Тайный воин. Мария Семёнова

обутой в лапку ногой. Имя сверстника, виденного полтора года назад, ускочило из памяти.

      – Озноби́шей, – подсказал Сквара.

      – Я помнил!

      – Приедут, – кивнул Жог. – Захотят же узнать, как там И́вень.

      Светел спросил:

      – Вдруг Ивень сам с котлярами пожалует? Свидеться?

      – А позволят? – пробормотал Сквара. – Им там, люди сказывают, велят родню позабыть…

      «Мало ли что велят!» – хотел возразить Светел, но такие слова с набитым ртом не говорят. Он принялся торопливо жевать. Зубы тотчас заломило от холода. Вот что получается, когда жадничаешь и неправильно ешь.

      – Ты за восемь лет позабыл бы? – спросил Жог.

      Сквара помолчал, негромко ответил:

      – Ни за что.

      «А Лыкасик? – подумал Светел. – Забудет своих?..»

      Отец покачал головой:

      – Люди разное бают о том, что с уведёнными становится. Может, и не врут, что они мать родную потом идут убивать.

      Светел наконец проглотил рыбу, но хвалиться памятью стало вроде незачем. Он нахмурился, сказал другое:

      – Праведные цари не посылали матерей губить.

      Жог тоже свёл брови, но по другой причине.

      – Ты вот что, – строго напомнил он младшему. – Как придём, смотри, поменьше болтай. И в мыльню с чужими не соблазняйся!

      Светел опустил голову, уронил золотые вихры на глаза:

      – Не соблазнюсь, атя.

      На самом деле за время дороги отец успел повторить наставление семьдесят семь раз. Всё знал младшего бессмысленным дитятком, неспособным усвоить сказанное однажды.

      – А ты присмотри, – велел Жог старшему.

      – Присмотрю, атя, – пообещал Сквара и взъерошил голову брату.

      Сам он выглядел настолько близким подобием отца, насколько вообще это возможно. Только пока не вытянулся в рост и не нажил надо лбом серебряных прядей. Ничего: зато видно, каков станет красавец. Если доживёт, подобно Жогу Пеньку, до тридцати восьми лет.

      – Не всех в воинское обучение берут, – сказал он больше затем, чтобы подбодрить младшего брата. – Да что впусте гадать. Вот придём, сами увидим.

      Светел долго молчал, потом перестал хмуриться, спросил:

      – А как думаешь, тётка Дузья пряничков напекла?..

      У всякой матери болит сердце о детях. Даже если сама она уплывает в печальное белое небытие.

      Когда случилась Беда, тяжко раненная Мать Земля напрягла последние силы – и населённая твердь растворилась множеством живородных ключей. Эти кипуны и теперь били сквозь погребальные пелены снега, источая вар, согретый сердцем глубин. Ключища, особенно крупные, собирали кругом себя всякую жизнь, звериную и людскую. В первый год после Беды целые деревни переползали ближе к теплу. Люди разбирали вековые избы, бревно за бревном везли на новое место. Теперь жизнь вошла в русло, худо-бедно наладилась.

      То, что в Левобережье опять наехали котляры, иные толковали