Оковы лжи. Ольга Савченя

у нас завтра…

      – Зачем я тебе? – перебила, хмурясь и внимательно глядя в его глаза.

      Сейчас в них полыхало пламя от костра, делая их темнее там, где оно не отражалось, отчего коварный взгляд пугал еще сильнее. Он ухмыльнулся и склонил голову к груди, а затем распустил волосы, позволяя не слишком длинным прядям закрыть лицо. Кажется, ответа ждать не стоит.

      Я очень надеялась, что наша вылазка продлится не больше пары дней и закончится не слишком трагично. За прошедшее время я изучала гильдии, узнавала о легендах сокровищницы и фактически поселилась у мудрецов, но как-то пока игнорировала все остальное.

      Кейел из тех редких детей в Фадрагосе, кто почувствовал зов духов, ощутил их эмоции сильнее своих, забывая о собственных желаниях. Родители расставались с такими чадами сразу же, как только проявлялась их сила… или проклятие.

      Когда Елрех рассказывала мне о тех, кого тут называли Вольными, я представляла себе детей-зомби, или лунатиков, или шизофреников: отозвавшись на зов, они уже не реагировали на физический мир, видя что-то другое, что-то недоступное остальным. Им не нужны были еда, вода, сон – ничего… Добрые духи Фадрагоса поддерживали их организмы в порядке, делали их сильнее, ловчее, умнее и хитрее, пока те учились понимать наставников. Обучение не было болезненным, не длилось долго, но, очнувшись от видений и прекращая разговаривать с пустотой, дети игнорировали всех, включая собственных родителей, и отправлялись к тем, кто может обучить их другим искусствам: к воинам, наемникам, разбойникам, волшебникам, обладающим знаниями о разрушительных духах.

      Они лишались собственных эмоций на несколько лет, пока их плоть не окрепнет. Без привязки к новым, осязаемым и живым наставникам, по сути не имеющим права отказать не столь детям, сколько духам, Вольные в краткие сроки выжимали максимальные знания и с невероятной скоростью впитывали их в себя.

      Когда духи считали, что Вольный готов к своей задаче, готов выполнить предначертанное, они возвращали эмоции. Вот только совершенно чистыми: ни любви к родителям, ни почтения к наставникам, ни благодарности к тем, кто хоть как-то помогал им. Абсолютная пустота, которую приходилось заполнять заново.

      Зачем же я понадобилась Кейелу?

      – Давай спать. Поверь мне, завтра будет невыносимо трудный день, – произнес он так тихо, что захотелось приглушить треск костра.

      Лечь спать? Легко звучало, но мрак плясал на стенах. Дым уходил сквозняком через щели, но тени напоминали копоть. Они дергались, расползались за выступами фигур некогда живых путников, сейчас же бесконечно молящих о спасении. Иногда тьма выглядывала, подлавливая момент, когда костер чуть затихал, тянулась к нам, все еще способным дышать. Костер вспыхивал – тени юркали обратно в укрытие, будто боялись, что я их разоблачу. Кто в здравом уме оставался тут на вторую ночь, если я при первой готова сбежать на улицу?

      Кейел разлегся на холщовом полотне, отвернувшись от костра и подложив седло под голову, а я продолжала