Зюльт. Станислав Белковский

этого нашего крестьянского «с».

      Я не сразу даже и понял. Какого еще двадцать девятого?

      – Так тебе сорок семь лет, что ли?

      И владыкой не помянул, так удивлен был, до самой красной кнопки, что прямо над головой.

      – Сорок шесть, Леонид Ильич.

      А почему сорок шесть? Это уж совсем какие-то бриллианты всмятку образовались.

      – Я же октябрьский, а теперь у нас февраль будет.

      Отвечал Никодим. Словно старуха, что гоняла меня от Елоховской в следующие дни после самой войны.

      И февраля не будет у нас. Потому что он уже есть. А что есть – того больше не будет. Я хоть и землеустроитель простой, и Днепровский машиностроительный по партийной линии понарошку закончил, но что-то и я знаю. Недаром уже столько времени сижу генеральным секретарем, и целых пять дней весь народ православный, весь люд, весь мир, все христианство молились про меня, чтобы выжил.

      Пять дней! Этот ваш Господь мир создал за шесть, а – почти столько же. И все вы.

      Но в сорок шесть, и ни в сорок семь, ни в шестьдесят так же я так не выглядел. Тут и почки, и печень, и селезенка. Он что, поддает здорово? Да не похоже. Другое что-то.

      – Я вот подумал: может, владыка, пообследоваться тебе. В ЦКБ хорошо. И на Грановского у нас неплохо. А у церкви вашей есть своя клиника?

      – Нет, Леонид Ильич, нету. Патриарх на Мичуринском лечится. А мы все – как придется.

      Разве же Мичуринский уже построили? Я так еще не умер, а все-таки построили.

      Как придется. Я в начале тридцатых с такими фельдшерами знался. Шприцы гнутые, бинты все в коровьем навозе. Вату словно обоссал кто-то. Простите, владыка, за плохое выражение. Я же вслух его не скажу. И не просто так, а язык потому что совсем не ворочается.

      Вот это и есть как придется. А не так как у вас как придется.

      – Ну, так я похлопочу, чтоб вас к ЦКБ приписали. Ты мне список составь. Согласуй только с начальником, и составь. Человек 5–6, не больше. А то никакого ЦКБ не напасешься.

      Или никакой ЦКБ? Никогда я толком не знал этого проклятущего русского языка. Даже по-украински много слов знаю. Но по-русски что-то не так. Может, и хорошо, что язык не ворочается.

      Хотя бы пока, что называется, временно разрешили. Отдохнет язык от клинической смерти, там и поговорим. Над парами бассейна «Москва». Хотя его еще не придумал, а в 79-м только решил. С памятью-то после такой человеческой смерти тоже не все слава Богу бывает.

      Не дав ответить, я все-таки продолжал.

      – Неважно ты выглядишь, владыка Никодим. Как будто болеешь чем. Тебе никто не говорил?

      Здесь уж поп не замешкался.

      – Диабет, Леонид Ильич. И полтора инфаркта уже было.

      Полтора инфаркта не бывает. Но не переспрошу, а то сил уже нет. Это он, видать, так шутит, по-священному. Над своим сердцем смеется, и не страшно ему.

      – А чего ж Вас, владыка, к больному Брежневу-то прислали? Чтобы показать, что еще больнее бывает? В сорок шесть-то лет.

      Вы! Шутка это или не шутка, уже неважно. Я ведь главный человек