Ветер и крылья. Новые мосты. Галина Гончарова

глубоко задумался. Честно говоря, одно дело – промять коня. Другое – без смысла и цели скакать по сугробам. Мерзнуть, мокнуть в любую погоду… а можно вообще как-то эту пакость нарвать и сохранить впрок?

      А где?

      В СибЛевране?

      Нереально! Бабы, даже самые маленькие, падки на романтику, а какая тут романтика, если мигом Адриенне донесут! Вот когда верный рыцарь мчится за букетом, преодолевая все преграды и одолевая всех врагов, – это одно.

      Когда он героически собирает букет из того, что в ведре стоит…

      Понятно, что так проще, быстрее и выгоднее. Но бабы такого не прощают, даже самые неприхотливые. Адриенна же…

      Она и так относится к нему предвзято. Зачем усугублять?

      Но и мерзнуть каждый день…

      Леонардо присмотрел красивую рябину и направил к ней коня. Потом понял, что лучше тут на своих двоих, спрыгнул и пошел через снег.

      Проклятое дерево стряхнуло ему за шкирку, наверное, два или три килограмма ледяной воды. Сволочь… сломать бы тебя!

      Леонардо со злобой рванул ветку, еще и перчатку разорвал о нее. И злобно выругался. Перчатки из тонкой алой кожи, пошиты дорогим мастером, такие здесь не найдешь… с-сволочь!

      – Дан? Что-то случилось?

      Нежный девичий голос заставил Леонардо резко повернуться. И грустно вздохнуть.

      Ньора.

      Судя по всему – дочь крестьянина какого. Об этом говорит и теплое шерстяное платье, и платок, и вязанка хвороста в руках…

      С другой стороны, у нее розовые щечки, блестящие глаза и симпатичный носик. А остальное… самое главное место что у ньоры, что у даны одинаково. Леонардо это точно знает. Поэтому поклонился он так же, как и Адриенне:

      – Ньора, простите мою несдержанность… я просто расстроился.

      И продемонстрировал разорванную перчатку. Бабы обожают тряпки. Пожалуй, единственное исключение – это Адриенна. Вот уж кому безразлично, в чем ходить. Платья у нее есть, платья новые, из хороших тканей, пошитые по последней моде. Но ощущение такое, что ей это безразлично.

      Было бы удобно!

      Ньора же ожидания оправдала: охнула, схватилась за щеки:

      – Дан, как жалко! Такая прелесть! А если заштопать?

      – Шов будет виден.

      Вот дура!

      – Оно понятно… а если вышивкой замаскировать?

      – Вышивкой? – Леонардо задумался. На тыльной стороне перчаток вышивали многие. А на ладони? Тут уже портить нечего… авось и не станет хуже? И повод еще раз приехать будет!

      – Если дан скажет мне свое имя, я вышью, – похлопала глазками ньора.

      Красивыми глазками, большими, серыми… тут и дурак бы понял. Леонардо выбрался из сугроба, не забыв про ветку, которую и вручил девушке:

      – Вам, ньора.

      Адриенне он по дороге еще сорвет.

      – Благодарю вас, дан.

      – Дан Леонардо Манчини. А я до сих пор не знаю, кого благодарить.

      Ньора покраснела:

      – Ньора Анна Бароне. К вашим услугам, дан.

      – Что вы, прелестнейшая! Это я готов припадать к вашим ногам, если вы поможете мне решить эту маленькую проблему…

      Адриенна