Элегии родины. Айяд Ахтар

раздражением.

      – Мне не надо знать тонкости их работы. Дело солидное, хорошие денежные поступления.

      – Денежные?

      – Фатима, она приносит деньги.

      – Если она приносит столько денег, какой смысл был ее продавать?

      – У людей могут быть свои причины.

      – Какие? Похоже, что ты говоришь о том, в чем не разбираешься. Ты пил?

      – Нет, я не пил. Ты будешь ласси или нет?

      Она резко мотнула головой. Он предложил стакан мне, но я тоже не хотел – я эту штуку терпеть не мог.

      – Я не жду, что вы поймете. Не жду, что вы меня поддержите. Но через десять лет вы вспомните, оба вспомните, и увидите, что я сделал прекрасную инвестицию!

      Я не очень понял, как я должен был на это реагировать.

      – Инвестицию? – переспросила мать. – Это как когда ты идешь в магазин и каждый раз покупаешь новую пару темных очков?

      – Я их все время теряю.

      – Я тебе могу пятнадцать штук показать прямо сейчас.

      – Не таких, как мне нравятся.

      – Как я тебе сочувствую, – сказала она, и голос ее сочился сарказмом. Она направилась к двери.

      – Вот увидите! – крикнул отец ей вслед. – Вот увидите!

      Что нам предстояло «увидеть», – это последующие «инвестиции» в торговый центр в Джейнсвиле, еще один в Скоки, Иллинойс, в палаточный лагерь рядом с Уосо и ферму разведения форелей возле Фон-дю-Лак. Если вы не видите логики в этом инвестиционном портфеле – то вы не один такой. Оказалось, что все эти бессистемные покупки совершались по совету того же инструктора семинара, Чета, который ему продал его первую недвижимость. Все они финансировались за счет долга, каждый объект служил некоторой формой залога для другого в странной конструкции фирм-прокладок, созданных Четом – за что ему еще предстояло загреметь под суд после ссудно-сберегательного кризиса. Моему отцу посчастливилось не попасть под удар закона. И да, разумеется у нас на полке в гостиной был обязательный экземпляр «Искусства сделки» Трампа, но это еще через несколько лет.

      Мой отец был всегда для меня загадкой. Сын имама, для которого единственными священными именами – «Харлан», «Фар ниенте» и «Опус уан» – были сорта калифорнийского каберне, которые он обожал. Который поклонялся Диане Росс и Сильвестру Сталлоне, а игре в ранг, оставшейся в Пакистане, предпочитал покер, освоенный в Америке. Человек непредсказуемых желаний и порывов, склонный отсчитывать чаевые от полной суммы счета без учета скидок (иногда и еще добавить); никогда не перестававший восхищаться американским оптимизмом и никогда не переставший укорять меня за подростковое отсутствие такового: да если бы ему повезло, как мне, родиться здесь? Так он бы не только никогда не стал врачом! Может быть, он бы на самом деле был счастлив! И правда, не могу вспомнить, чтобы он когда-нибудь был так доволен, как в несколько средних рейгановских лет, когда – при обещании бесконечных