Метаморфозы. Николай Кудрявец

ведь и до, и после них писали о любви… – неуверенно начал Журавский.

      – Писали? Ты говоришь, писали? – переспросил Липкин. – Но кто писал! Может, ты знаешь сочинения вот этого Мормышкина? – литконсультант кивнул головой на стопку из рукописей. – Вот видишь, не знаешь. И я не знаю. Станет членом Союза писателей, тогда, пожалуйста, будем печатать. Сам знаешь.

      – А как он может стать, если его не будут печатать? – поинтересовался приглушенным голосом Журавский.

      – Это его проблемы.

      – Понимаю, понимаю…

      О, он прекрасно осознавал, что это только благодаря ему, Петру Ефимовичу, наметилась перспектива пробиться в профессионалы. Вроде бы и неизвестная в писательских кругах фамилия Липкин, вроде бы он сам ничего и не пишет, но в редакции он правит бал.

      – Где на всех желающих бумаги набрать? – продолжал Липкин. – На членов союза и то не хватает. А им, этим Иванам да Демьянам, все неймется, всё они за свое. Видишь ли, писателями все хотят стать.

      Представив неутомимых Ивана и Демьяна, которые к этому времени уже что-то сочинили и, возможно, отправили ему на рецензию, литконсультант глубоко вздохнул:

      – Ну и замучили все меня.

      Журавскому показалось, что камешек катится в его огород. Он густо покраснел и решил больше не медлить. Собрался с духом и заглянул в глаза Липкину. Так, как заглядывает верный пес, когда выпрашивает у своего хозяина лакомство. И особенным, свойственным только ему тоном вопросительно промурлыкал:

      – Петр Ефимович, а вы посмотрите мою рукопись?

      – А что ее смотреть? – небрежно отозвался литконсультант. – Подправим, подчистим, подкорректируем, подредактируем – и в печать.

      – Огромное вам спасибо, – дрогнувшим от радости голосом произнес Журавский. – Огромнейшее спасибо, – и добавил слащавым тоном: – Значит, как и договорились, в субботу в восемь, – и многозначительно: – Мы вас ждем.

      Прочитав на лице молчаливое согласие, Журавский откланялся и осторожно, стараясь больше не беспокоить глубокоуважаемого Петра Ефимовича, вышел. Нужно было готовиться к предстоящей встрече.

      Дорога в рай

      За журнальным столиком, накрытым газетой «Заря демократии», сидели двое. Низкий, плотный, с черной бородкой и длинный, с выцветшими глазами и проплешиной на голове.

      Первый – художник Сергей Иванов – был пьян и возбужден; второй – его гость – держался уверенно и был отстраненно спокоен и трезв. Сидящие беседовали, точнее, говорил только хозяин – гость внимательно слушал.

      – Ну а вот ты чего пьянствуешь? – обратился художник к собеседнику.

      Тот молчал.

      – А знаешь, почему я пью? Знаешь? – Иванов безнадежно махнул рукой. – Вот ты, говоришь, ученый. Формулы там всякие пишешь. Деньги зарабатываешь, бедного художника водкой угощаешь. И никто тебе не мешает, никто тебе не указывает – пиши на здоровье. А мне указывают. И всю жизнь указывали. Нет, ты скажи, не молчи, а скажи. – Хозяин налил водки и залпом выпил. – А-а-а, что говорить, вы, ученые, чурбаны,