Espressivo. Татьяна Корниенко

зовёт, – она кивнула на кабинет директора, – иди.

      «Сам» был порывист, высок, красив и стар. Его специальностью были духовые инструменты. Говорил он громко, разговаривать любил и умел, особенно с родителями своих учеников.

      – Ирина! Что это за выкрутасы с Дельцовой?! Мне только что звонил Андрей Яковлевич…

      – Ну, ясно… – Ирина Вениаминовна закатила глаза. – Пошла крутиться карусель. А с Дельцовой ничего, Эдуард Алексеевич! Её девочку будет учить другой педагог – вот и все, как вы сказали, «выкрутасы».

      – Ты прямо как младенец. А ремонт в школе? Это тоже другой педагог?

      – Вот именно! Другой. И вообще, почему вы на меня кричите? Ремонт? Ремонт – это ваша задача. А я со своими справляюсь.

      – Да никто и не спорит, – сбавил тон директор, подошёл и взял Ирину Вениаминовну под руку. – Ты пойми меня. Без расположения Андрея Яковлевича мы так и будем работать в классах с протекающими потолками. Ремонта сколько не было? Знаешь. Ну возьми ты этого ребёнка! У тебя же выпуск есть. Мы все тебя очень просим.

      – «Мы»… Не бывать этому! – Ирина Вениаминовна рванулась к выходу и вдруг застыла. – Хотя… – усмехнулась, – хорошо, предположим… Но сначала ответьте мне на один вопрос.

      – Иринушка, хоть на два!

      – Если в школе, на школьном инструменте, ежедневно будет заниматься ребёнок, вы не будете против?

      – Что ещё за интриги? Какой ребёнок?

      – Хороший. Музыкальный ребёнок. Но инструмента дома нет и не предвидится в обозримом будущем.

      – Ладно, пусть занимается. В учительской всегда пусто. Инструмент, правда, дрова. Но пока живой.

      – Тогда я беру вашу блатную Дельцову и беру ещё одну ученицу – Дашу Заяц. Вот так!

      Ирина Вениаминовна наконец-то разозлилась и вылетела из директорского кабинета, едва удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.

      Пока я, стоя за дверью, слушала, как мама рассказывает о папе, я думала, что вот сейчас она закончит и учительница скажет, что мне можно приходить к ней в школу. Но мама говорила и говорила, а я всё ждала и ждала: вот, вот сейчас!..

      Мир отвернулся от меня, когда Ирина Вениаминовна вышла из кухни. Я всё поняла сразу. И то, что она ничего мне не сказала, на самом деле было красноречивее любых слов: меня не пустили!

      Когда она ушла, я безоговорочно пошла в кровать, но пролежала бо́льшую часть ночи, глядя в потолок. Потом заснула. И мне приснился какой-то кошмар, где у всех людей не было ртов. И у меня не было рта. Я бежала по зелёному лугу, мне хотелось петь, а рта не было. Я закричала, переполошила весь дом, а к утру опять затемпературила.

      В последующие дни я шаталась по кустам, по пустырю, тянувшемуся недалеко от нашего дома. По-настоящему мне не хотелось ничего. Единственное активное действие, предпринятое мной, было по-детски нелепо, но терапевтически необходимо: я в щепки изломала свою волшебную палочку. После чего не то что успокоилась – замерла.

      …В тот вечер мама вышла на минутку к соседке. Папа спал. Аня с Викой сидели на скамейке во дворе. Когда раздались два коротких