Смок Беллью. Смок и Малыш. Принцесса (сборник). Джек Лондон

Кейта в галерее Эллери и написать полстолбца.

      – Что это с тобой? – спросил дядюшка. – Лицо бледное, вид измученный…

      Кит только простонал в ответ.

      – Я, кажется, буду иметь удовольствие похоронить тебя. Это ясно как день.

      Кит грустно покачал головой.

      – Благодарю вас. Я не охотник до червей. Сожгите меня в крематории.

      Джон Беллью принадлежал к тому старому, крепкому и энергичному поколению, которое в пятидесятых годах пересекло прерию в фургонах, запряженных волами. В нем была железная закваска, заложенная в детстве, которое прошло в пору освоения новой земли.

      – Ты ведешь недостойную жизнь, Кристоф. Мне стыдно за тебя.

      – Кучу´? Так, что ли? – усмехнулся Кит.

      Старик пожал плечами.

      – Перестаньте так жестоко скорбеть о моих грехах, дядюшка. Я сам был бы рад, если бы я кутил. Но с этим все давно покончено. У меня на это не хватает времени.

      – Тогда что же?

      – Переутомление.

      Джон Беллью разразился отрывистым, недоверчивым смехом.

      – В самом деле? – Новый приступ смеха.

      – Человек есть продукт окружающей среды, – заявил Кит, указывая на дядюшкин стакан. – Ваше веселье такое же терпкое и жидкое, как и ваш напиток.

      – Переутомление! – насмехался дядюшка. – Да ведь ты за всю жизнь и цента еще не заработал.

      – Вы сильно ошибаетесь. Заработал я немало, только мне не удается получить то, что я зарабатываю. Как раз теперь я зарабатываю до пятисот долларов в неделю и работаю за четверых.

      – Малюешь картины, которых никто не покупает? Или занимаешься еще какой-нибудь ерундой в том же роде?.. Ты умеешь плавать?

      – Когда-то умел.

      – Ездить верхом?

      – Пробовал и это в свое время.

      Джон Беллью фыркнул с отвращением.

      – Я рад, что твой отец умер и не может видеть тебя во всем блеске твоего ничтожества, – сказал он. – Это был настоящий мужчина, до кончиков ногтей. Понимаешь? – Мужчина! Думается мне, что он живо выколотил бы из тебя все эти музыкальные и артистические бредни.

      – Увы! В наши упадочные дни… – вздохнул Кит.

      – Я понял бы тебя и, может быть, даже примирился со всей этой белибердой, если бы ты добился хоть в чем-нибудь успеха. Но ты не заработал в жизни ни единого цента и не сделал ничего мало-мальски путного.

      – Гравюры, картины, веера, – признался Кит.

      – Ты просто мазилка, да еще и неудачник к тому же. Что ты называешь картинами, хотел бы я знать? Бесцветные акварели да ужасные плакаты? Ведь тебе никогда не удавалось пристроить ничего из этой мазни на выставку хотя бы даже здесь, в Сан-Франциско.

      – Ага, вот вы и забыли! Ведь одна из моих картин висит в этом самом клубе.

      – Нелепейшая штука! А музыка? Твоя милейшая, но недалекая мамаша выбрасывала на твои уроки сотни долларов. Но ты и тут оказался бездарностью и неудачником. Ты ни разу не заработал хотя бы пяти долларов, проаккомпанировав кому-нибудь