Не ныряйте с незнакомых скал. Татьяна Шипошина

я не могу теперь играть в игры. Даже в те, в какие играл раньше и гордился, что дошёл до какого-то уровня. Игры кажутся мне сейчас каким-то страшным изобретением для отъёма времени у населения. Более того. Однажды мне показалось, что это – изобретение для отъёма жизни. Как отрезало.

      Никому сказать об этом я не могу. Просто – не играю.

      Но уровни – это хорошо придумано. Кто-то умный придумал про уровни, но, наверно, и сам не понял, что́ он придумал.

      Зато я теперь понял. Теперь, когда я перешёл на другой уровень. Вернее, когда мне пришлось осваивать другой уровень.

      Волей-неволей.

      Глава 3

      – Тебе ноутбук дать? – спокойным голосом спрашивает мама. – Мне надо в собес. Я всё-таки хочу выбить тебе электроколяску. Оказывается, тебе положено две коляски – для улицы и для дома. Шейникам – положено. От этих чиновников разве добьёшься того, что надо! Хожу как нищенка – выпрашиваю, выпытываю, унижаюсь!

      – Не ходи.

      Мать поднимает бровь и глядит на меня:

      – А кто пойдёт? По-хорошему, они должны бы нам домой эти коляски прикатить.

      – Ты много хочешь. А вот кто меня будет сажать в эту коляску?

      – Я думаю, ты сам научишься. На руках. Надеюсь, Олежка.

      – Ма, но ты же знаешь, что у меня даже ложка из руки вываливается.

      – Научишься.

      – Нет.

      – Делай гимнастику. А то ты день занимаешься – два нет.

      – Ма, отстань. Я занимаюсь, когда ты не видишь. Два раза в день – точно.

      – Не отстану.

      – Ладно, – говорю я, чтоб она успокоилась. – Вот ты уйдёшь – я начну.

      Мать снова перевела меня в лежачее состояние. В полулежачее.

      – Ноутбук дать? А книжку?

      – Нет.

      – Что, так и будешь смотреть в потолок? Музыку хоть включи.

      – Не хочу. Полчаса посижу так. Я же гимнастику буду делать.

      – Ну давай. Ты это… Не думай так уж сильно… Не растравляй себя. Что поделаешь… – примирительно вздыхает мама.

      – Угу, – отвечаю я.

      «Как могу, мама. Как могу, так и думаю».

      Я хочу сказать матери, чтоб она быстрее уходила.

      Я хочу прокричать матери, чтоб она быстрее сваливала. В собес, в пенсионный отдел, в ресторан, на каток, на лыжный кросс. Куда угодно.

      Я хочу прорычать матери: «Канай отсюда, старая стерва!»

      Далее идёт матерное послание.

      Но я сдерживаюсь. Я просто проявляю максимальный протест, которым владею: я закрываю глаза и откидываю голову на подушки.

      – Ну, я пошла.

      – Угу.

      Всё, дверь закрыта. Через пару минут щёлкает и входная дверь.

      Слава богу, я один.

      Теперь я могу завыть.

      – У-у-у!..

      Я вою. Я – раненый молодой волк с перебитым хребтом, который почему-то не умер, а остался в живых. Я бьюсь головой о подушки. Я сжимаю кулаки, насколько могу сжать. Я бью кулаками по матрасу. Правая рука тотчас выдаёт спастику.

      Я скрючиваюсь от боли. Гимнастика, мать её!..

      На какое-то время я даю себе волю. Я кричу в небо