Зачарованный апрель. Элизабет фон Арним

прекратились. Кто осмелится побеспокоить президента Королевской академии или архиепископа Кентерберийского расспросами?

      – Все они знали меня еще ребенком, – сообщила пожилая дама с гордостью в голосе.

      Миссис Арбитнот не нашлась что возразить. Казалось, весь белый свет знал миссис Фишер во времена ее детства и юности. С такой поддержкой невозможно было бороться. Она уже собиралась сказать, что они не могут ничем подтвердить свою личность, кроме честного слова, но в этот момент миссис Уилкинс отважно бросились в бой. Зная, что единственный, кто может рекомендовать ее, – это Меллерш, она хотела сразу покончить с этими разговорами.

      – Не думаю, что в этом есть необходимость, – сказала она, – когда речь идет о таких простых, обычных женщинах, как мы с вами. У нас нет деловых отношений, так к чему недоверие?

      Миссис Арбитнот добавила:

      – Не думаю, что подобное начало отдыха входит в наши планы. Мы не требуем рекомендаций от вас и не позволим наводить справки о нас. Если вы думаете по-другому, то нам лучше сразу же расстаться.

      Глядя в искреннее и в то же время упрямое лицо собеседницы, миссис Фишер поняла, что совершила ошибку.

      «Глупо отказываться от поездки в Италию на таких условиях, – подумала пожилая леди. – Я потрачу гораздо меньше, чем в отеле, а комфорта будет куда больше. Надеюсь, что эта девочка не будет слишком навязчивой. С головой у нее явно нелады, но я постараюсь, чтобы она мне не докучала. В конце концов, в замке достаточно места. Я постараюсь устроиться как можно удобнее и большую часть времени проводить в одиночестве».

      – Хорошо, – сказала она. – Вы правы, я отказываюсь от этой идеи.

      Направляясь к станции, обе женщины думали о том, что миссис Фишер держится чересчур надменно. Даже миссис Арбитнот, привыкшая к недостатку вежливости, считала, что можно было бы использовать другие слова. От пожилой леди, которая казалась такой интеллигентной, она ожидала более уважительного отношения, тем более к дамам, которые, что там ни говори, оказывали ей услугу. Что же касается миссис Уилкинс, она просто кипела от негодования.

      – Если и нужно от чего-то отказаться, так это от ее общества, – говорила она, едва успев выйти из дома.

      Ей казалось, что пожилая леди возмутительно, безобразно, непереносимо самодовольна. Воспоминание Лотти о том, как она видела Китса возле его дома, было одним из самых драгоценных, и молодая женщина поделилась им бескорыстно, только для того, чтобы оживить разговор. Она и сама понимала, что это не могло быть не чем иным, как видением, но тем более это заслуживало внимания. С тех пор как она уверовала в то, что может видеть невидимое, ей казалось, что в жизни что-то изменилось. Вдруг появившееся самоуважение подсказывало, что к ней отнеслись неуважительно, сочли неуравновешенной и недостойной серьезного отношения. Поэтому зародившаяся было симпатия к пожилой леди, у которой были такие широкие и интересные знакомства, сменилась жгучей неприязнью.

      В поезде она немного остыла, не встретив