Гротески. Ханс Хайнц Эверс

на мостовую и разбил голову. Его снесли в ближайшую бакалейную лавку, где он и скончался через несколько часов, окруженный членами королевской семьи.

      По счастью, он оставил завещание, и в нем бросался в глаза один странный пункт, в котором герцог обещал свое сердце художнику Мартину Дролину, проживающему на Rue de Martyrs, 34. Вероятно, король Людовик Филипп, в силу предоставляемых ему законом прав, наложил бы вето на такое распоряжение сына, но это и не потребовалось, ибо старый художник преставился сам – за несколько месяцев до рокового случая.

      По-видимому, картины его исчезли. В завещании герцога о них ничего не говорится, а в дневниках его адъютанта, господина Туайона Жеффрара, вырезано единственное место, в котором, вероятно, о них упоминалось.

      Следовало бы сходить в Лувр и поискать сердца французского королевского дома. Их можно найти в картине Дролина «Intérier de cuisine», по каталожному номеру 4339.

Рагуза (Сицилия)Май 1907

      Господа юристы

      Рыбам, хищным животным и птицам дозволено пожирать друг друга, потому что у них нет справедливости. Но людям Бог дал справедливость.

Исидор Севильский, архиепископ Гиспалы. «Этимологии, или Начала», том XX

      – Поверьте, господин асессор, – сказал прокурор, – юрист, который, скажем, после двадцатилетней практики не приходит к абсолютному убеждению, что всякий, без исключения, приговор – в каком бы то ни было смысле – позорно несправедлив… так вот, такой юрист – совершенный болван! Все мы знаем: уголовное право – самая реакционная вещь, какая только существует. Три четверти параграфов всех существующих уложений о наказаниях, уже со дня вступления их в законную силу, не отвечают более духу времени – они родились старцами, как сказал бы мой секретарь, который, как вам известно самый остроумный человек в нашем городе.

      – Да вы явный анархист! – рассмеялся в ответ председатель суда. – За ваше здоровье, господин прокурор!

      – Prosit[16], – отвечал последний. – Анархист, говорите? Что ж, пожалуй. По крайней мере, таковым считаюсь я в нашей компании, в среде представителей судебной власти. И я руку дам на отсечение, что все вы, господа, и в особенности вы, герр председатель, совершенно разделяете мои убеждения.

      – Вот в Берлине в настоящее время готовят к выпуску новое издание, исправленное и дополненное, нашего уголовного уложения, – заметил с улыбкой председатель. – Вы тогда напишите письмо с предложениями – и пошлите в комиссию; быть может, от вас и в самом деле чего-нибудь путного наберутся.

      – Вы уводите разговор в сторону, – сказал прокурор, – и тем самым доказываете, что согласны со мной. Предложения? А что толку от них? Ни ко мне, ни к кому-либо другому не прислушаются, вот в чем беда. Маленькие улучшения мы можем сделать – выкинуть два-три самых глупых параграфа, – но коренная переработка невозможна. Уголовный кодекс сам по себе есть неслыханнейшая несправедливость.

      – Позвольте! – воскликнул председатель.

      – Отвечу

16

Ваше здоровье (нем.).