Когда закончится декабрь…. Ирина Мартова

не нужно. У меня и так настрой хоть куда, – Глаша слабо пыталась протестовать. – Ты занимаешь мое личное пространство своими выдумками!

      – Что? – Женька на секунду замолкала, очевидно, переваривая жалкие потуги Глашиной борьбы за свободу выбора, но потом озабоченно хмыкала. – Не спорь! Аффирмации – то, что тебе нужно. Я лучше знаю.

      Глаша послушно кивала, не спорила, но присланные аффирмации не включала, не слушала и не собиралась в них вникать. Ей вполне хватало и утренних медитаций под горячем душем.

      Сегодня полностью насладиться утренними упражнениями по очищению организма не удалось, потому что в самый интересный момент запел телефон. Он трезвонил и трезвонил, замолкая на мгновение и оживая тут же, требуя срочного внимания.

      Глаша, недовольно переступив с ноги на ногу, дернула рукой, стряхивая поток воды и, вытащив руку наружу, взяла трубку:

      – Да?

      В трубке сначала что-то потрескивало, а потом донеслось с трудом разбираемое:

      – Глашенька! Это Серафима Васильевна.

      – Слушаю, – удивленно округлила глаза Глаша.

      Серафима Васильевна, заведующая библиотекой, где уже лет десять работала Глафира, просто так никогда не звонила. Она ценила свое время, была строга и бескомпромиссна, и если уж позволила себе так рано побеспокоить сотрудницу, значит, что-то действительно случилось.

      В трубке трещало и попискивало, но Глаша расслышала просьбу выйти на работу во вторую смену.

      – Серафима Васильевна, я же сегодня выходная, – забыв о субординации, возмутилась Глаша.

      – Глафира, нужно, – голос заведующий из мягкого карамельного стал металлическим. – Это производственная необходимость.

      Глаша, чувствуя, как капельки воды, остывая, стекают по мокрой спине, поежилась.

      – Но и на прошлой неделе случилась такая же необходимость! Вы помните? Почему всегда я?

      Серафима Васильевна, шумно вдохнув порцию воздуха, видно, приготовилась к очередной атаке, но Глаша, устав топтаться в мокрой ванне сердито буркнула:

      – Хорошо. Приеду.

      Радостное утреннее настроение прощально махнуло рукой. Замотав мокрую голову полотенцем, Глаша вышла в коридор и, испуганно ойкнув, посмотрела на собаку, лежащую на коврике у самого входа.

      – Господи! А про тебя-то я совсем забыла! Тебя же вывести надо, да?

      Собака поднялась ей навстречу, радостно зашевелила ушами.

      – Хочешь гулять? – улыбнулась Глафира и вдруг увидела на доске приколотую записку.

      У них с мамой давным-давно так повелось: если что-то надо было сообщить, то они, уходя из дома, вешали у входа записку. Для этих целей Вера Павловна лет десять назад приобрела магнитную доску, повесила ее на простенок у входа и с удовольствием пользовалась, оставляя дочери, любящей поспать, всяческие указания.

      Этот способ общения они обожали. Иногда Глаша, провинившись, могла написать просто: «Мама, прости» или «Не сердись на глупую дочь», а мать очень часто писала: «Люблю мое рыжее солнце» или «Не ешь булки!»

      Сегодня