И жизни новизна. Об искусстве, вере и обществе. Ольга Седакова

человека». Оба этих смысла я имею в виду.

      Об этом странном, неуловимом и как будто совсем неделовом деле:

      Подумаешь, тоже работа, —

      Беспечное это житье:

      Подслушать у музыки что-то

      И выдать шутя за свое —

(Ахматова, «Поэт»)

      деле, в котором часто видят игру (и нельзя сказать, что без оснований!), можно сказать многое. Я остановлюсь только на том, что подсказывает «целомудренная бездна стиха» Заболоцкого.

      Сильное и неожиданное соединение трех слов! Здесь соединены образы чего-то малого, тесного, отмеренного («стих») – неизмеримого и немыслимого («бездна») – и умудренно чистого («целомудренный»). Все эти три образа могут соединиться друг с другом только парадоксальным образом, в особых условиях: в точке кипения или плавления, в которой и соединяются поэтические слова:

      В миг, когда дыханьем сплава

      В слово сплочены слова…

(Пастернак, «Художник», 3)

      Исходя из строки Заболоцкого, мы можем сказать, что поэзия как дело человека, его «беспечное» дело, есть дело отношения с чистотой, глубиной и тайной, с волнующим мгновенным присутствием. Красоту, пожалуй, можно оставить на потом: она сама собой появляется как следствие правильного отношения с этими вещами – с неприкосновенной чистотой, с сильной глубиной и неистощимой тайной – как с тем, что на самом деле лежит в основе вещей. Поэтический дар в таком случае – не то чтобы способность выразить невыразимое – но то, что выражено, сохранить нетронутым и неповрежденным, не обкраденным: вынести на свет, позволить ему быть на наших глазах (что само по себе чудо), быть и не кончаться. Не кончаться в том числе в каком-нибудь тесном, замыкающем и снимающем опыт смысле.

      Старые поэты описывают это состояние как забвение мира и себя и пробуждение другого:

      И забываю мир – и в сладкой тишине

      Я сладко усыплен моим воображеньем,

      И пробуждается поэзия во мне:

      Душа стесняется лирическим волненьем.

(Пушкин, «Осень»)

      Как воспоминание:

      Но в искре небесной прияли мы жизнь,

      Нам памятно небо родное.

(Баратынский, «Дельвигу»)

      Как исцеление:

      Болящий дух врачует песнопенье.

      Гармонии таинственная власть

      Тяжелое искупит заблужденье

      И укротит бунтующую страсть.

(Баратынский, «Болящий дух врачует песнопенье…»)

      Как обновление молодости души:

      Приближается звук.

      И, покорна щемящему звуку,

      Молодеет душа.

(Блок, «Приближается звук…»)

      Как «первую науку»:

      Часы неизъяснимых наслаждений!

      Они дают мне знать сердечну глубь,

      В могуществе и немощах его,

      Они меня любить, лелеять учат

      Не смертные, таинственные чувства,

      И