Валентин Елизарьев. Полет навстречу жизни. Как рождается балет. Инесса Плескачевская

Каждый день.

      Ребята в комнате, где жил юный Валя, нередко менялись – «кто-то выпускался, кто-то приходил, кто-то начал учиться и бросил». Но однажды пришел Миша Барышников – приехал после нескольких лет в Рижском хореографическом училище и как очевидный будущий Принц (даже недостаточный рост не стал помехой) попал в класс к знаменитому Александру Пушкину. Тут уж Елизарьев, скупой обычно на похвалы, не жалеет слов.

      – Как способный, сразу к нему, без всяких.

      – А была ли у вашего преподавателя Селюцкого обида на Пушкина из-за того, что тот забирает самых лучших?

      – Нет, абсолютно. Он только начал преподавать и хотел закрепиться. Селюцкий в свое время был учеником Феи Ивановны Балабиной (она в то время была художественным руководителем хореографического училища. – И. П.), и та его поддерживала. Он очень хороший педагог, голова у него прекрасная. Не зря ведь он был педагогом и репетитором в Мариинском театре до самой смерти. Живчик такой – он и умер практически на работе. (Н. Г. Селюцкий ушел в 2020 году в возрасте 83 лет. – И. П.). Большую пользу приносил, многие его ученики стали премьерами не только в Мариинском, но и во многих других театрах. Я всегда с большим пиететом к нему относился, но не могу сказать, что в классе он меня любил. У него были другие любимчики – может, более способные физически, чем я. Но когда я стал народным артистом Советского Союза, он во всех интервью говорил, что «Елизарьев – мой ученик» (посмеивается).

      – А вы мечтали танцевать в Кировском театре?

      – Нет, я понимал свои возможности: Принцем не стану, так что будет чудо, если пройду. Нас выпускалось четыре класса – два женских, два мужских. Был класс звезд у Пушкина, остальные – у Геннадия Наумовича. Из нашего класса в Мариинку не взяли никого, а от Пушкина взяли, по-моему, четыре человека. Но отбор, конечно, странный, потому что по экзаменам трудно судить: многое можно показать, но это больше академическое и техническое мастерство, а вот кто как будет развиваться, на экзамене не поймешь.

      Михаила Барышникова в театр взяли, хотя, говорит Елизарьев, фигура у него «тоже была совершенно не идеальная».

      – Он моего роста, более складный, более фигуристый, и он больше физически работал, чем я. У Барышникова хорошая голова, а все проходит через нее… У него природная фантастическая, редкая координация. Он делал невозможные вещи, тогда это казалось какой-то фантастикой – то, что он делает. Никто до него этого не делал. Он был сочинителем многих очень трудных комбинаций. И он очень целеустремленный был с детства. Одаренный природой, хорошо обученный, фанатик. Успеха в балете только фанатики добиваются. Вот те, кто много рассказывают, какие они гениальные, как правило, никакие не гениальные. А он… Я вам простой пример приведу. От нашего интерната до того, что сейчас называется Академия русского балета имени Агриппины Вагановой, а тогда называлось Ленинградское академическое хореографическое училище, наверное, метров восемьсот или километр пешком, пара кварталов. У Миши было некрасивое от природы вот это место, – показывает на лодыжку и икроножную мышцу, –