Тот самый одноклассник. Лара Дивеева

на братьев Данилы, бывших одноклассников. Серые глаза и карие. Нечитаемые лица. Перевожу взгляд на мать и вижу в её глазах вызов. Такой сильный, что по спине бежит холодная дрожь. Словно Анна Степановна знает о случившемся и одобряет поступок приёмного сына. Того, кто осквернил, оскорбил недостойную невесту любимого Дани, её кровинушки.

      «Попробуй прикоснись к моим мальчикам», – говорят её глаза.

      «Прикоснусь», – мысленно отвечаю, приняв решение. Не сейчас, не здесь, но я во всём разберусь. Мы с Данилой во всём разберёмся вместе. Обидчик заплатит за содеянное.

      Данила обязательно мне поверит. Ведь поверит же?!

      Перевожу взгляд на Ивана, потом на Алексея и даю им бессловесное обещание. Моё молчание сильнее и громче любой угрозы.

      ***

      Я не сплю всю ночь, лежу, прикусив щёку. Холодная как труп, отсчитываю минуты молчаливой лжи. Обещаю себе, что мы с Даней во всём разберёмся, что отомстим, только не сегодня. Я не стану рисковать здоровьем той, кто подарил ему жизнь. Полагаю, что именно на эту мою слабость и рассчитывал один из её приёмных сыновей.

      Анна Степановна не питает ко мне симпатии, но я не могу не уважать её за любовь к чужим детям, ставшим родными, и за боль, пережитую с достоинством. Она мать, доказавшая свою любовь. Как ни поворачивайся, а я на её стороне.

      Пусть операция пройдёт без проблем. Даня будет рядом с матерью, не станет отвлекаться на меня. Я не нарушу их покой, пока всё не закончится.

      А потом…

      Алексей или Иван? Иван или Алексей?

      Чего они добиваются?

      Если хотят расстроить помолвку, то есть способы попроще, чем самим пачкать руки и разрушать братскую дружбу.

      Лицо горит от стыда и ярости. Вечером я извела уйму горячей воды, смывая с себя следы чужих рук. Шок выходил из меня бурными волнами, стекая в водосток. Картины прошлого вечера не давали спать.

      Скудный лунный свет, отражённый в звёздах.

      Отпечаток моей ладони на стекле.

      Почему я не обернулась? Почему так доверчиво откинулась на чужую грудь и закрыла глаза? Ведь знала же, что Данила кажется другим, порывистым и грубым. Почему не поднесла его руки к свету?

      Я болтала, а он молчал, не сказал ни слова.

      Почему не сразу заметила пряжку?

      Почему, почему, почему.

      Данила быстро засыпает, а я лежу и смотрю в темноту. Хочется разбудить его и сказать правду, но я боюсь. В доме его матери, на его территории боюсь столкнуться лицом к лицу с его недоверием.

      Однако меня не сломить. Я гибкая, как прут, и живучая, как кошка.

      Когда звенит будильник, Данила недовольно ворчит и тянется ко мне всем телом.

      – Раньше я любил спать по утрам, а теперь я люблю тебя, особенно по утрам, – бормочет мне в шею.

      Моя кожа, чувствительная после обжигающего вечернего душа, словно покрывается изморозью от его прикосновений.

      – Я не могу, подожди!

      Резко поднявшись, Данила потирает глаза.

      – Тебе плохо?

      Секунды звучат как щелчки пряжки ковбойского ремня.

      – Меня немного тряхнуло