Последний полёт Шестипалого. Василий Сергеевич Антонов

Говоря языком ДХ, это разные положения точки сборки, позволяющие собрать мир по-новому, а значит изменить для себя его описание.

      Это и пребывание на Стене Мира, и знакомство с крысой Одноглазкой, и эсхатологичное зрелище отсеков, падающих в пасть Цеха №1. После этого, уже не так просто вернуться к прежнему, где-то даже спокойному в своей сонной слепоте существованию. И, конечно, после этого Шестипалый глубже и яснее начинает видеть и постепенно прозревать эфемерную, призрачную скоротечность бройлерного существования.

      Новые поколения цыплят возникают на месте ушедших в Цех №1, сгинувших бесследно. Они заселяют всё тот же отсек для цыплят, устремляются в сторону кормушки, образуют партии, общины и народы, возводят на престолы Одного, Семерых или Двадцать, а потом всё заканчивается, завершается так, будто никогда и не начиналось. Но понять это мы можем, лишь благодаря путешествию рядом с Шестипалом. Вместе с ним мы смотрим на конвейер, который продолжает уносить в Цех №1 всех тех, кто ещё вчера был таким громким, наглыми и самоуверенным. Сегодня они уже исчезли, а то и растаяли словно призраки, не оставив даже следа в нашей памяти. Вот она жизнь, и вот она – смерть. Те, вчерашние, вели себя так, будто это жизнь им была должна, на самом же деле – это они были должны жизни.

      Разумеется, несерьёзность бройлерной истории несколько сглаживает острые углы саморефлексии, сбрасывает пар избыточного драматизма ниже критической отметки, что, может быть, даже к лучшему, ведь не хватало только попытки Шестипалого покончить с собой, после вкушения от плодов горькой истины – мир ещё хуже, чем казалось прежде, хотя и тогда он был невыносим. Всё-таки «Затворник» лучше прочитывается с легкой улыбкой на губах, а то и мудрой ироничной усмешкой там, где нам удаётся встать поближе к главным героям, открестившись от обреченных сородичей-долбоцыпов.

      Но поближе, не значит рядом. Снова и снова возникает вопрос, как же добиться отрешенности Затворника, как прийти к его умению сохранять равновесие в столь неблагоприятной, а, в целом, смертельно опасной ситуации?

      Спокойствие Затворника проистекает из его готовности ко всему, причём самому худшему. Последнее, впрочем, почти произошло, ведь смерть – что там, что здесь – это дело наполовину завершённое. Тем не менее, это худшее, что ещё не случилось, а потому стоит ли тратить нервы и душевные силы на нечто менее значимое и актуальное? Едва ли. Но, повторюсь, что Затворника-Хуана здесь нет и, судя по всему, быть не может. В этом и проблема, а потому, пожалуй, не стоит пытаться примерять на себя их мудрость, отрешенность, безупречность и даже чувство юмора. Путь, пройденный этими литературными персонажами становится негласным условием, несоблюдение которого влечёт за собой разрушение схемы спасения. А Затворник-Хуан – это важнейший, если не сказать ключевой компонент этой схемы, тот, без которого спасение оказывается маловероятным, фактически