Строки судьбы. Геннадий Иткис

событие заурядное, но наши девочки его очень ждут, волнуются и шепчутся. От них мы знаем, что он красавец и прекрасный пианист, победитель республиканской шахматной олимпиады среди школьников старших классов, что-то еще в таком же духе. Судя по всему, нам до него далеко. Фамилия его Козлов – это все, что достоверно о нем известно.

       И вот нас (пятерых) приглашают в гости – мы понимаем, что нам, жалким провинциалам из захудалого городка, почти деревни, покажут и столичного гостя.

       Мы пыжимся, но в душе робеем, ведь мы действительно провинциалы, куда денешься, так оно и есть. Нас знакомят, и первое, что нас поражает: Козлов в отглаженной белой сорочке с голубым, в косую полоску, галстуком, золотистые волосы красиво причесаны на косой пробор, у него смазливое, слегка надменное личико и на губах снисходительная гримаска.

       А мы в простых рубашках с распахнутым воротом, причесаны мы аккуратно, но без затей, и галстуков ни у кого из нас вообще еще нет. Мы сидим за столом и пьем чай, а Козлов трещит без умолку. То и дело в его речи мелькает: «У нас на Крещатике… В Киево-Печерской лавре… На Центральном стадионе… В филармонии… В Театре оперетты…» Как бы мельком он небрежно бросает: «Когда это было? Точно не помню, кажется, после концерта Утесова… или Вадима Козина – забыл. Или нет – Изабеллы Юрьевой». Наши девочки не просто слушают – они внимают с открытыми ртами, глаза их восхищенно горят. Ведь у нас нет ни стадиона, ни филармонии, ни Театра оперетты, ничего. И все эти имена – Утесов, Изабелла Юрьева, Вадим Козин – для нас фантастика, мечта, фамилии небожителей.

       Потом Козлов снисходительно обращается уже к нам: «А что, в вашем, пардон, местечке уже есть звуковое кино? И что, даже театр? Ха-ха, воображаю!»

       Но мы молчим. Пока. Хотя нас он уже задел. И я (на пробу) задаю осторожный вопрос: «А у вас в Киеве „Тангейзер“ идет?» Козлов смотрит на меня с недоумением. «Что? Тан-гейзер? Как это?» И тут мы ехидно и громко хохочем. Он не понимает причины нашего смеха и растерянно смотрит на нас. Пауза, минутная неловкость. И тут наша хозяйка громко возглашает: «Ребята, давайте лучше танцевать!» Мы поднимаемся из-за стола, и Козлов облегченно говорит: «Правильно! Давайте я вам сыграю „Сашу“. Знаете? Это я подобрал дома по слуху, сразу после концерта. Хотите?» – «Хотим!» Сейчас «Саша» – самая модная песенка.

       Он подходит к пианино, небрежно, как мэтр, усаживается, нажимает две-три клавиши и брезгливо произносит: «Хм, расстроено!» И играет. Играет он очень бурно и громко, страшно колотит и фальшивит, техника у него слабая и аккомпанемент плохой, приблизительный. Но видно, что старается блеснуть, поучить нас, недоумков из местечка. Ведь он столичная штучка, киевлянин.

       Он играет и даже напевает, и мы видим, как наши девочки осторожно переглядываются. Они уже все поняли. Наконец Козлов берет заключительный аккорд и торжествующе смотрит на нас. От усердия он даже вспотел. И теперь ждет кликов восторга. И тут мои товарищи говорят мне: «Ну а теперь давай