Медные лбы. Картинки с натуры. Николай Лейкин

за кулисами. Вы уж хотите непременно, чтобы на сцене идолы были. Некоторые вещи публика должна только воображать.

      – Ну, а этот воин кто, что давеча с Нормой пел? Кто он?

      – Воин – ее жених, и давеча он ей в любви признавался. То есть не в любви, а он ее сманивал, чтоб жениться на ней. Ведь это весталки, то есть такие женщины, которые поклялись не выходить замуж, и за это их допустили к охранению священного огня в храме. Полион, то есть этот самый воин, влюблен в нее.

      – Есть во что влюбиться! Пожилая женщина, даже старуха. Просто, должно быть, на деньги ее польстился.

      – Ну, уж там я не знаю, а только он поет и просит ее руки, а она колеблется.

      – Дура, оттого и колеблется. Другая бы с руками ухватилась за такого молодца. Одно разве только, что ее сомнение берет, как бы он деньги у ней не выманил да не прокутил.

      Из соседних лож начинают шикать.

      – Бросьте, маменька, ваши рассуждения. Вон, даже шикают нам, – останавливает мать гимназист. – И что вам за дело, дура она или не дура, есть ли у ней деньги или нет? Ведь тут представление, а не настоящая жизнь.

      – Ну ладно, я замолчу, только ты мне объясни: что же этот самый седой поп-то, принуждает ее за воина выходить замуж или не позволяет?

      – Напротив того, жрец Оровез даже и не знает о том, что за Нормой ухаживает воин Полион. Ежели бы он узнал, так, может быть, все ноги обломал бы ему.

      – Ну, так я теперь понимаю, в чем вся штука. Просто эта самая Норма живет у старика как бы в экономках, денег у него награбила, а воину это и на руку. Солдат уж, миленький, везде солдат, он деньги сейчас пронюхает. Вот и вся ихняя любовь.

      Шиканье соседей повторяется.

      – Послушайте, ежели вы не замолчите, то вас сейчас выведут из театра, – замечает женщинам солидный мужчина из соседней ложи. – Здесь театр, а не гостиная. Люди приходят оперу слушать, а не разговаривать.

      – Нас выведут? Посмотрим! – откликается женщина. – Как же это нас выведут, коли нам эту ложу сам статский генерал Тарантасьев подарил? Сами они не пошли, потому супруга у них заболела, и отдали нам.

      – А вот ежели не замолчите, то увидите!

      – Любопытно! Да что вы мелете! У нас и билет при себе. Эту ложу генерал Тарантасьев на всю зиму за себя взял и денежки внес.

      – Это ничего не значит. Ежели вы производите беспорядок…

      – Какой же беспорядок, позвольте вас спросить? Вот ежели бы мы дрались…

      – Молчите, пожалуста.

      – Не стану и перед вами молчать! Мелко плаваете. Да знаете, генерал Тарантасьев всех детей у нас крестил, и сами мы в двенадцатом классе и служим под его начальством. Да мужу моему стоит только слово сказать генералу…

      – Маменька, оставьте, пожалуста, – упрашивает ее гимназист.

      – Зачем я буду молчать, коли он ко мне привязывается! – возвышает голос женщина. – Кто вы такой, какого чина, что имеете право мне грозить?

      – А вот я вам сейчас покажу!

      – Не покажете! Руки коротки! По полету вижу, что не важная птица!

      Размахивая руками, женщина