Кома. Маргарита Малинина

помощь!

      – Слушай, я не знаю, чем помочь тебе, ясно? Хоть исколоти всего и ноги-руки поотрывай. Думай сама-то!

      – Блин, ну зачем я к тебе обратилась-то? Если б я могла сама думать, я бы думала и без тебя!

      – Ну что ж ты вредная такая, Борисова?

      – Я не вредная, я слабая, беззащитная женщина. А ты мужчина. Мужчина должен уметь решать проблемы.

      Тут уже и Виталик разозлился.

      – Знаешь, я тебе не Игорь твой! Царствие ему небесное. Это он все твои проблемы решал за тебя. А теперь привыкай сама!

      – Не говори так о нем! Не говори так о нем!! – завопила я, подпрыгнув, и начала колотить посуду.

      Виталик отскочил к двери и бешено заморгал глазищами. К его счастью, ему редко случалось быть свидетелем бабской истерики. С другой стороны, в ином случае он бы знал уже, как себя вести, был подкован, а не как сейчас: стоит в дверном проеме с испуганным видом и думает, бежать ему или лучше притвориться невидимкой, чтобы лишний раз не обращать на себя мое внимание. Лишь через десять минут до него дошло, что надо делать: налил в стакан воды и плеснул мне в лицо. Я охнула и, тут же успокоившись, села.

      – Чего ты так взбеленилась-то, скажи? Что я сделал? – потом спросил он, усаживаясь рядом уже без опаски.

      – Ты сказал о нем «царствие ему небесное», – тихо пробормотала я.

      – И что? Так всегда говорят.

      – Но он же жив! А ты о нем… как о мертвом.

      – Ну извини, если перепутал, но в этой жизни его нет!

      – Нет, – согласилась я. – Но в другой он есть. Так что если еще раз что-нибудь подобное о нем скажешь, я тебя убью.

      Говорила я спокойно и чуть слышно, потому на сей раз Голиков не устрашился. На меня же навалилась такая чудовищная тоска при воспоминании об Игоре, что захотелось лезть в петлю, а вот решать что-то, спорить, думать о чем-то уже не хотелось вовсе.

      Еще через час мы помирились, друг даже отнес меня в постель, укутал одеялом и подал горячего чаю с молоком и печеньем. Я все это с благодарностью употребила и, глотая рожденную навалившейся вдруг усталостью зевоту, тихо рассказала:

      – Ты прикинь, теперь эта безобразница творит что-то, пока меня нет. – Видя по его реакции, что он ничего не понял, пояснила: – Мой двойник раньше вел себя тише воды, ниже травы. Я только знала о нем, что он – то есть она – пришла, допустим, вчера на работу. И сидела весь день, а потом ушла домой. Но теперь она начала конфликтовать с моими знакомыми!

      У Голикова расширились глаза.

      – Ни фига себе! А конкретней? Что случилось?

      – Она наговорила гадостей Алиске.

      – Она – в смысле, ты?

      – Я, но не эта я, а я другая.

      – Ну я понял. Занятно. И что ты собираешься с этим делать?

      – Разберусь с ней по-свойски! Допустим, не заведу будильник. Пущай с утреца побегает!

      Друг захихикал.

      – Не боишься, что отомстит?

      – А чего мне бояться? – разумно заявила я. – Это она выслуживается. А мне по фиг. Я могу и опоздать. Или вообще на работу не явиться. Босс мне все простит.

      – Вообще послушал бы