Сиротки. Отцеубийцы. Мария Вой

вход в крыло запирался на пять замков на железных дверях, все же эти камеры предназначались высокородным пленникам. Чистые простыни и даже подушка на нарах выглядели комично, словно нелепое извинение. Ведро для отправления нужды было отделено деревянной перегородкой, а над ним висел пучок душистых трав. Немыслимая щедрость!

      Морра обернулась, пытаясь рассмотреть пленника в камере напротив. Хотя в темнице царила прохлада, она ощутила, как на лице выступила нервная испарина. Затхлый воздух, пахнущий мочой и плесенью, вдруг обзавелся новой нотой: ноздрей Морры коснулся пряный дым. Сердце забилось в висках, пока она осторожно подбиралась к решетке, словно боясь, что спугнет пленника и тот просочится сквозь стены.

      Рейнар сидел на нарах, прислонившись спиной к стене. В зубах его была зажата трубка, из которой и выходил тонкими струйками дым мадеммы. Рейнар не смотрел на Морру: он растирал по предплечью мазь, ту же, которой белобрысая сучка Латерфольта лечила раны Морры от стрел.

      Как завороженная, Морра наблюдала, как пальцы втирают мазь в рубцы – и старые, побелевшие, и новые, относительно свежие, – как Рейнар морщится, словно ему противно прикасаться к собственной руке. До чего же он постарел. Там, в Хасгуте, они старались не пересекаться, если того не требовали придворные обязанности. Встречаясь в коридорах, молча расходились в разные стороны. Морра стремилась как можно меньше находиться в обществе Рейнара – не потому, что боялась (под крылом Свортека она не боялась никого), но потому, что не хотела видеть, как мед его глаз превращается в тусклую ржавчину и как поникают с годами некогда гордые плечи.

      – Тебя-то за что?

      Она не сразу поняла, что обращаются к ней: голос Рейнара был тих, как шуршание ткани по камню.

      – Назвала Латерфольта пиздоглазым, – ответила она как бы нехотя.

      Рейнар хмыкнул.

      – Говорят, все никак не отойдет после твоего удара, – продолжила Морра.

      «Просто продолжай говорить, пока голос не окрепнет».

      – Злобный стал, страшный… Уже не горланит, как дурак.

      – Пусть скажет спасибо. Если бы я хотел, он бы так и подох там, на плацу.

      – Ты слишком добр.

      Рейнар не ответил. Раны наконец были обработаны, руки свободны. Он глубоко затянулся и исчез в клубах дыма.

      – Я думала, у тебя, как у важного пленника, камера получше.

      – Обычно да. Но сегодня внезапно решили сменить мне постель и вытравить клопов, вот и посадили пока здесь. Такая забота!

      – Откуда у тебя мадемма?

      «Разговори его, пока он в настроении! Как удачно, что у него есть любимая дурь – уж не Кирш ли постарался?»

      – Все хотят дружить с королем. Я попросил, и они принесли. Может, еще чего сделают. Как думаешь, велеть доставить сюда моего оруженосца?

      Шутит… Хороший знак! Но это была не шутка: уже в следующей фразе в голосе Рейнара дрогнула тревога. Никто бы не заметил этой единственной высокой ноты, но Морра расслышала бы ее и сквозь