День другой – кошмар все тот же. Евгений Меньшенин

И разбиться об нее, как птица о скалу.

      Катя бежала. Ветер размазывал слезы по щекам. Примерно на середине холма она остановилась и закричала во весь голос. Мышцы шеи напряглись как струны, с губ летела слюна, глаза зажмурены до боли – Катя старалась выдавить из себя горе вместе с криком. Потом вопль прервался режущим, как лезвия, кашлем. Катя рухнула в траву и свернулась в позе эмбриона. Она хотела забыться навсегда. Она хотела уснуть и не просыпаться. А для этого ей нужно было всего лишь сделать пару шагов с обрыва. Здесь высота была достаточная, чтобы размозжить череп о валуны, торчащие из воды.

      – Ты чего кричишь? Что-то случилось?

      Катя открыла глаза. Над ней стоял мальчик. Он протянул ей сникерс и сказал:

      – Держи, может, тебе полегче станет, а у меня еще их много.

      Позже они сидели у обрыва. Катя рассказала, что узнала о себе и своей маме. Коля слушал, почесывая макушку, и только говорил «да уж». Катя сказала, что хотела сначала купить у Коли эту штуку, которая называется комплюкатор, чтобы больше узнать о себе, но теперь уже сомневается.

      – Может, мне лучше вообще ничего о себе не знать…

      – Если тебе нужен коммуникатор, – сказал Коля, – оставь его себе, мне не жалко. Мне недавно мама пообещала новый телефон с 3G…

      – Что бы это ни значило, – сказала Катя, а потом грустно улыбнулась Коле и добавила: – Ты правда не стебешь меня?

      – Я не знаю такого слова, – сказал Коля.

      – Не обманываешь?

      Коля отрицательно помотал головой.

      – Спасибо, – сказала Катя. – Но наверное…

      Тут глаза Коли стрельнули в сторону, и Катя обернулась. К ним направлялся отец. Он шел медленно, делая долгие остановки во время подъема.

      Катя отвернулась и уставилась в море.

      – Это за тобой? – спросил Коля.

      Катя кивнула.

      – Это твой папа?

      – Да, был когда-то, – сказала Катя тихо. – Но после сегодняшнего утра я даже не знаю, он ли это. Он соврал мне, нагло соврал. Да еще и эту дурацкую записку написал. А я ведь сначала повелась. Но потом поняла, что это не мама писала, несмотря на то, что письмо было отпечатано на пишущей машинке. Просто мама меня так никогда не называла.

      – Как не называла? – спросил Коля.

      – Звездочка, а вот и ты, – послышался запыхавшийся голос отца.

      Катя медленно поднялась и повернулась к отцу. Коля тоже встал и отошел на несколько шагов в сторону. Катины глаза покраснели, скулы ходили ходуном, будто пилили бревно. Ладони сжались в кулаки и подрагивали, будто в кулаках сидели маленькие человечки, пытающиеся оттуда выбраться.

      Отец остановился в нескольких метрах.

      – Прости, – сказал он, тяжело дыша.

      Катя надула ноздри, на лбу проступила вена. Казалось, что сейчас Катя взорвется от напряжения.

      – Зачем нужно было мне садиться на уши? – чуть не прокричала она. – Зачем этот цирк? Папа!

      – Прости, я…

      – Господи! Прости? Ты мне втюхал какую-то бумажку, которую сам написал.