50. Николай Маржин

птиц унылый клич

      Шершнем у виска.

      Мы любили свой кулич,

      Замок из песка.

      Унесет с собой вода

      Палые цветы,

      И не будет никогда

      Так, как хочешь ты.

      VII

      Едва ли мы себе принадлежим,

      Когда крадемся в ночь тропою тайной,

      Считая шепотом углы и виражи,

      Вращаясь, словно лезвия комбайна.

      Устремлены к одной лишь цели мы,

      Забыв себя и зрения условность,

      Мы как мишень в прицеле у Луны:

      Торопимся окончить эту повесть.

      И в этой странной страстной кутерьме

      Вдруг пробудится злой калека-разум,

      Чтоб рассказать, что жизнь мила вдвойне,

      И успокоить всех овчарок сразу.

      Но, угодив в объятья пустоты,

      У потных ног надежд, что мы питали,

      Перепугавшись залпов холостых,

      Умчится прочь по зову гениталий.

      Оставив нас с Луной наедине:

      Покинутых, больных, нагих и мертвых,

      Искать немую истину в вине

      И ковырять в промежности отверткой.

      И мы послушно встанем вдоль стены:

      Биенье сердца как удары плети.

      Обмануты, слепы, покорены,

      Мы навсегда исчезнем на рассвете.

      VIII

      С крыши смотреть на город

      В детстве любил я очень.

      Я был похож на вора:

      Я не любил спать ночью.

      Я выходил на охоту,

      Бритву сжимая в пальцах.

      Может, убил кого-то:

      Разве упомнишь… Каяться

      Нынче не стану уж, верно:

      Всё, что я сделал,

      Я сделал.

      Может, я жил без веры:

      Видно, не в вере дело.

      Может, я лишний даже,

      Может, мне вниз дорога…

      Ладно, время покажет.

      Я подожду немного.

      IX

      Не смогу рассказать, что увидел.

      Запомнилось ощущение омерзения и испуга.

      Похожие на гибрид дикобраза с макакой амфибии

      Карабкались друг на друга.

      Они были вёрткие, они были прыткие, и с навостренными ушками.

      Огромные эрегированные члены раскачивались под их брюшками.

      – Вот, – подумал я, – безысходность паучьего счастья.

      Липкий ком возбужденных мутантов – и я весь в их власти.

      Запьёшь тут с горя.

      Как бы не так.

      Весь день просидишь, мастурбируя, носки любовницы нюхая.

      Мрак.

      Необъятный, как море.

      Затычку вынимаю из уха я,

      И слышу: зовут.

      Это за мной.

      Пришли. И никуда не деться.

      И только слёзы густые, как гной,

      Текут с овдовевшего сердца.

      В детстве мама заставляла есть.

      За ложь по хлебалу била.

      Вот и вырос я: жесткий как шерсть

      На лобке космонавта-дебила.

      Холод и грязь в его ракете.

      Давно умолкла рация.

      Что ж, плевать на затруднения эти:

      Всё равно, продолжу развлекаться я.

      Среди звёзд.

      Одинокий, как самоубийцы выстрел.

      Голый, как надгробный камень.

      Но станет