Беззубая девушка за тыщу восемьсот. Марина Ясинская

телефон, сообщил оператору «Нет-нет, это моя племянница шутит».

      Положил телефон, снова сел на нее, снова приставил нож к горлу.

      Провел второй раз, глубже.

      Она снова прижимала подбородок к шее, и он снова не достал до артерии.

      Из горла лилась кровь. Она лежала не шевелясь и не дыша, но на этот раз с открытыми глазами. Смотрела прямо на него, а он стоял над ней и смотрел на нее – хотел убедиться, что на этот раз он ее достал.

      Она говорила, ей казалось, что он стоял над ней целую вечность.

      Он все-таки ушел.

      Она проползла до двери и попыталась ее закрыть. Обнаружила, что у нее почти не работают пальцы – так глубоко они порезаны. А некоторые держатся только на лоскутках кожи.

      Снова набрала 911. Полиция сообщила, что немедленно выезжает.

      Она услышала, как кто-то колотится в дверь.

      Это был он.

      Когда он понял, что она еще жива, и что дверь закрыта, он вернулся в квартиру друга и снова полез на балкон.

      Она видела, как он перепрыгивает на ее балкон, и не могла открыть замок двери своими поврежденными пальцами.

      Он был уже в нескольких шагах от нее, когда она все-таки открыла дверь. Вывалилась на лестничную площадку, закричала, всполошила соседей.

      Соседи – не те, у которых шла гулянка, а другие – впустили её к себе. Дождались полиции.

      Было шесть тридцать утра.

      Этот кошмар продолжался два часа.

      …У нее была черепно-мозговая травма, голова пробита в двух местах. Более десяти глубоких порезов на лице. Два очень глубоких – на шее. Полностью отрезано два пальца, остальные – глубоко порезаны. Бесчисленные порезы на руках, ногах и теле.

      Врачи спасли ее. Хирурги пришили отрезанные пальцы, наложили десятки швов. Отрезанные пальцы потеряли чувствительность, но они работают.

      За последующие два года пластические хирурги сотворили чудо. У неё на лице я видела следы только трех шрамов, да и то лишь потому, что знала, куда смотреть.

      Сопоставить энергичную, улыбчивую женщину с тем изрезанным, окровавленным телом, которое запечатлено на судебных фотографиях, я могла с большим трудом.

      Она – совершенно потрясающая женщина. Она снова работает – теперь уже директором школы. Она вышла замуж и на момент суда была на седьмом месяце беременности.

      Она занялась сноубордингом и виндсерфингом; вместе с мужем она съездила на сафари в Африку и в тур по Европе. Участвовала в велогонках и обожала бывать на природе.

      К тому времени, когда начался суд, она все еще боялась спать одна, и, встречая на улице молодых парней примерно того же возраста, что и он, с трудом удерживалась, чтобы не шарахнуться в сторону.

      Ее родители были на каждом судебном заседании. У них было двое детей, оба умерли в детстве. Она – третья. Единственная. Которую они едва не потеряли.

      Она сама появилась в суде только один раз – когда давала показания.

      Ее муж почти пришел в суд тоже только однажды. Когда прокурор читала свою финальную обвинительную речь. Муж сидел на скамье и старался не смотреть на обвиняемого. Но иногда все-таки