Метаморфозы. Тетралогия. Марина и Сергей Дяченко

Как посмотреть. Вот часика в четыре…

      Она поразилась таким простым, таким будничным мыслям. Поднесла к глазам ладонь с монетами. Пока она спала, ладонь не разжималась – кругляши отпечатались на влажной коже. Сашка осторожно переложила их из правой руки в левую.

      Что с ними делать? Сохранить, выбросить?

      Звонок в дверь заставил ее дернуться. Одна монета соскользнула с ладони и укатилась под раскладушку. Нервничая, Сашка нащупала ее на пыльном ковре, набросила мамин ситцевый халат, вышла в темную прихожую.

      – Кто там?

      Теоретически это могла быть мама. Или, к примеру, почтальон. Или…

      – Это я. Открывайте.

      Сашка отпрянула.

      Во всей квартире пусто – соседи на пляже. Дверь заперта… тонкая дверь из прессованных опилок, обитых дерматином.

      Монеты прилипли к мокрой ладони. Удерживая их в кулаке, Сашка одной рукой отперла дверь – получилось не сразу.

      – Добренький денечек. – Человек в непроницаемых очках шагнул через порог. – Я ненадолго. Идемте на кухню.

      И прошел по коридору сам, первый, будто много раз бывал в этой квартире, будто был ее хозяином. Впрочем, дом-то типовой, типовее некуда…

      Сашка пошла за ним как привязанная.

      – Сядьте. – Человек выставил табурет на середину кухни. Сашка села – у нее подкосились ноги. Темный человек уселся напротив. – Монеты?

      Сашка разжала кулак. Три золотых кругляшка лежали на красной ладони – влажные, в капельках пота.

      – Очень хорошо. Оставьте себе. Сохраните, пожалуйста, все до одной. Все, которые будут. Не надо мучиться с купальником – входить в воду нужно голышом, не страшно, никто не смотрит. Продолжаем купаться без пропусков и опозданий. Завтра. Послезавтра. Через два дня.

      – Я второго числа уезжаю, – сказала Сашка и сама поразилась, как тонко и жалобно прозвучал ее голос. – Я… у меня билеты на поезд. Я ведь не здесь живу, я…

      Она была совершенно уверена, что темный гость велит ей поселиться в поселке на веки вечные и входить в воду в четыре утра и в январе, и в феврале, и до самой старости.

      – Я же сказал, что не потребую ничего невозможного, – он медленно растянул губы, и Сашка с удивлением поняла, что он усмехается. – Второго числа на рассвете искупаетесь. А после завтрака уедете.

      – Можно?!

      – Можно. – Человек поднялся. – Не проспите.

      И зашагал к двери.

      – А зачем это вам надо? – шепотом спросила Сашка.

      Но ответа не услышала.

* * *

      – Ты куда? – Мама приподнялась на локте.

      – Купаться.

      – С ума сошла? А ну ложись сейчас же!

      Сашка перевела дыхание:

      – Ма, мне очень нужно. Я закаляю волю.

      – Чего?

      – Ну, закаляю волю. Тренирую. По утрам… Прости, я опаздываю.

      Задыхаясь, она выбежала на пляж. Нервно оглянулась – ни души, даже окна пансионата не светятся. Сбросила сарафан, комкая, стянула белье, кинулась в воду и поплыла кролем, будто пытаясь вырваться из собственной кожи.

      Не