Истории моей мамы. Маша Трауб

на журналистике.

      – Ну, Киселева! Ну, в своем репертуаре! Обречь ребенка на такую профессию! – Незнакомец захохотал. – Мань, скажи ей, что я ее люблю. И тебя люблю. Как же хорошо, что я тебя услышал. Знаешь, вот давно хотел позвонить и не решался. А теперь твой голос услышал – и мне не страшно. Я помню, как ты шепелявила – у тебя не было верхних зубов! Так смешно говорила! И две косички с бантиками! Скажи мне быстро – у вас все хорошо? Правда, хорошо? Ладно, мне пора. Только обязательно передай маме, что я звонил! Слышишь? Передай! Скажи, она рядом стоит? Наверняка. Как же я сразу не сообразил. Оля! Ольга! Киселева! Ты меня слышишь? Прости. Я очень виноват. Мань, дай ей трубку! Я же знаю, что она там! Я чувствую! Ольга! Это я, Лева!

      Я не успела ничего сказать. Раздались короткие гудки. Мама стояла рядом. И кивком дала мне понять, что не подойдет к трубке. И я, как в детстве, не посмела ее ослушаться.

      – Он умирает. Поэтому позвонил, – сказала мне она.

      – Кто это? Почему ты с ним не поговорила? Он ведь так просил.

      – Лева. Мой друг. Разве ты его не помнишь?

      – Почему ты решила, что он умирает?

      Мама пожала плечами. Она вообще не отвечает на вопросы, ответы на которые кажутся ей очевидными. То ли это цинизм, то ли интуиция, то ли мудрость, но она знает, что услышит в следующий момент. Чувствует людей, читает их мысли, знает, что нужно человеку, еще до того, как тот открыл рот. В детстве меня это завораживало. Я считала, что мама немножко колдунья.

      – Главный мотив – деньги, – говорила она мне, проводив очередную безутешную клиентку, страдающую от того, что ее бросил муж, просто бьющуюся в конвульсиях и рассказывающую о том, как его любит.

      – Нет! Это же любовь! – возражала я.

      – Ага. Любовь. И трехкомнатная квартира, которую он может поделить. А еще дача. И скоро у него будет еще один ребенок, который станет на все это претендовать как наследник. Вот такая любовь.

      – Ты ей поможешь?

      – Нет. Неинтересно. Пусть пойдет, поработает. По сторонам посмотрит. Ей будет полезно.

      – Но она предлагала такие деньги! Ты же говорила, что тебе нужен новый клиент!

      – Она дура и не поумнеет, – отвечала мама.

      Мама никогда не гналась за деньгами. Понять логику, по которой она соглашалась вести то или иное дело, было невозможно. Но она, эта логика, безусловно, была. Мама бралась защищать только тех, кто вел себя порядочно – в каком-то глобальном смысле слова. Она защищала тех, кому нужна была защита. Кто оказывался в настоящей беде. А от тех, кто с порога начинал врать, рыдать, обещать золотые горы, угрожать, отказывалась сразу.

      – Для меня ты была героиней, – сказала я недавно маме.

      – Нет, у меня тоже были ошибки, за которые я расплачивалась.

      Мама всегда была и остается максималисткой. Для нее существует или черное, или белое. Ей проще хлопнуть дверью, чем аккуратно ее прикрыть. Наверное, поэтому я