Во что бы то ни стало. Мария Мусина

ты ставишь на мне эксперименты…

      – Лена!

      – А я-то думала…

      – Лена, прошу тебя, я же пошутил.

      – Ты – шутишь. Ты только и делаешь, что шутишь.

      – О, боже мой, боже мой…

      Лена хлопнула дверью. Спустилась быстро по лестнице. Не ждать лифт. Пройтись, отвлечься. Перестать нервничать и успокоиться.

      На улице серо и противно. Подсушенные вечерним морозцем лужи, умирающий снег. Скоро весна! Даже это не вдохновляет.

      Ужасно! Хотя, если в двадцать лет кое-кто: «уж не жду от жизни ничего я», – то что говорить о Лене.

      «Господи, куда иду? Зачем? Принять успокаивающую таблетку, и жизнь покажется другой. Все так просто. Не в первый раз. Да, пора, пора быть мягче и снисходительнее. Особенно к чужим недостаткам».

      – Кого я вижу! – раздалось над Лениным ухом.

      Лена сумела додумать мысль до конца: «Да, да, пора быть мягче и снисходительнее», – и только тогда обернулась.

      – Привет, – усмехнулась.

      – Что это мы веселые такие? – угрожающе проревел коренастенький наголо стриженный качок.

      Лена посмотрела ему в лицо, туда, где между двух плюшек опухших век колыхались влажные бессмысленные огоньки. И удержалась от того, чтобы пошутить.

      Качок выматерился и подтолкнул Лену к стоявшей на обочине сиреневой «ауди». Лена не стала сопротивляться. К чему лишние унижения?

      Зажатая с двух сторон гогочущими и отпускающими сальные шутки громилами, она молчала, стараясь сосредоточиться. Впрочем, ее линия поведения была давно и до мельчайших деталей продумана. Лена даже перед зеркалом иногда репетировала выражение лица. Главное – выглядеть безусловной идиоткой. Вконец запуганной, загнанной и задавленной дурочкой. Впрочем, и страх тоже не надо было наигрывать. Страх у Лены был, да еще какой! Но страх – всего лишь защитная реакция организма, составная инстинкта самосохранения, предупреждение об опасности. И у людей чувство страха внешне проявляется по-разному. У одних – глубокой атрофией конечностей и полной отключкой мозгов. У других – исчерпывающей мобилизацией силы воли и почти не проявляющимися при каких-либо иных обстоятельствах способностями трезво и объективно оценивать ситуацию. Случаются, разумеется, и промежуточные варианты, но они все тяготеют к одной из двух крайностей. Или – или. Третьего, на самом деле, не дано.

      – Ой, ой, хорохорится-то как. Зря, зря ты, гагара, чебучишь. Без базару: перо под бок – и пикнуть не успеешь. Колись, стервоза, когда бабки будут, ну?..

      Лена молчала. Она точно знала, что эти бандиты ничего ей не сделают. Сейчас, во всяком случае. Нет у них таких полномочий. Это – акция устрашения, не больше. Но нервишки у мальчиков расшатаны неумеренным увлечением алкоголем и наркотиками. А стало быть, несанкционированные эксцессы тоже возможны.

      – Ну, что молчишь, шкурка?

      – А что говорить? – сказала Лена почти то, что думала.

      – Слышь, Жора, она, падла, нами гребует. И разговаривать даже не желает, кошка драная.

      – Да ладно вам, ребята, – примирительно сказал тот, кто был за рулем.

      Лена бросила благодарный взгляд на седой бобрик его затылка.

      – Ну, что ладно, что ладно-то, Жор. Варнатку из себя