Пятое время года. Ксения Михайловна Велембовская

родимка! Ненаглядна моя! Спасибо, доченька, что приехала! – Уткнувшаяся в плечо Катерина Алексеевна жалобно завсхлипывала, и к горлу подступил комок.

      – Что вы, Катерина Алексевна? Давно следовало приехать. Вы уж извините нас.

      Свекровь без всяких церемоний, как родную, трижды расцеловала в щеки и, отстранившись, с неподдельным восхищением покачала головой в сбившемся набок платочке:

      – Ой, Нина, да кака же ты красавица! А бабы-те соседски все смехи надо мной строют: небось, Ленька твой каку рябу нашел, а то уж давно б привез похвастать! Вот, мы им покажем, каки мы рябые!

      За дощатыми воротами был солнечный дворик с кустами сирени, пушистенькой рябинкой, высокими «золотыми шарами». Бревенчатая изба с резными наличниками и открытым крылечком тоже выглядела очень приветливо.

      Девочки выскочили из машины, и бабушка, всплеснув руками, бросилась их целовать:

      – Ой, батюшки! Каки девочки-те хороши!

      Инуся засмущалась, захлопала глазками. Жека сама повисла на бабушке:

      – Баб Кать, у тебя собака есть?

      – Не, милка, собачки нету. Котик есть, курки, гуси, а собачки нету.

      – А покажи кота!

      – Дак не знаю, гуляет он гдей-то. Мышей ловит, а можа, рыбу удить отправилси. Он-от у меня хитрай! – Баба Катя ласково гладила Женечку по головке, а сама поглядывала на зардевшуюся от смущения Инусю, видимо, в первую очередь ее и желая развеселить. И правда, услышав про хитрого кота-рыболова, Инуся заулыбалась. Бабушка тут же взяла ее за ручку. – Пойдем-ка в избу, родимка. У меня тама еще кот. Усатай! Нина, заходь, милка, в избу! Леня, сынок, заходитя!

      Такая непосредственная с невесткой и внучками, Катерина Алексеевна как будто бы робела перед солидным, взрослым сыном, который даже не удосужился обнять ее, лишь покровительственно похлопал по плечу. Какой-то истукан!

      По деревянному крылечку, покосившемуся, но еще крепкому, сбитому из потемневших, некрашеных досок, она вслед за свекровью поднялась в прохладные темные сени, наклонилась под низкой притолокой, перешагнула через высокий порожек и очутилась в просторной кухне с громадной русской печью. Девчонки уже щебетали в светлой, в четыре окна, комнате. Чувствовалось, что Катерина Алексеевна очень ждала сына с семьей: повсюду пестрели чистенькие половички, белели кружевные салфеточки.

      Уже освоившаяся Инуся скинула сандалики и, уютно устроившись на диване с круглыми валиками в белых чехлах, принялась с изумлением разглядывать глиняного кота. И этот диван, и кровать за ситцевым пологом, спинку которой венчала томная деревянная русалка, и резная, покрытая черным лаком горка для посуды, и буфет с множеством ящичков, точеных круглых ручек были сделаны местным мастером без особого вкуса, но, что называется, на совесть и с большой фантазией.

      – Какая у вас интересная мебель, Катерина Алексевна!

      – Это Иван мой, покойник, сам-от все изделал. Да ты садися, Нина, вона, на диван. Отдыхай с дороги-те, а я поможу Леньке вещи занесть. – Промокнув потное лицо фартуком,