Львиное логово. Дмитрий Чайка

порубили на куски, отсекая топорами руки и ноги, осатаневшие от ярости воины.

      Остальные, получив злую весть и встретив в Манне любого старика, просто топили его в вине, которое потом выливалось на землю. Войско двигалось по почти безлюдной стране, оставляя лишь пепел на своем пути.

* * *

      Манна, через неделю.

      Старый Тохар, получив вести об отравленном вине, приказал разбивать все амфоры, что находили в селениях. Но страна была немаленькой, вино находили в огромном количестве, а выпить воинам хотелось безумно. Не зря же их племя пошло в поход. Неугомонные умы, мятущиеся в неутолимом желании нажраться в дрова, нашли остроумный выход. Найденное вино заставляли пить пойманных маннейцев и, видя, что те доживают до утра, саки устраивали пир. Первые неудачи уже забылись, невольные дегустаторы умирали все реже, а потому воины расслабились, идя по вражеской стране, как на прогулке, почти не встречая сопротивления. Одиночные деревни разорялись дотла, башни в горах, где упрямые и гордые бойцы принимали бой, обкладывались ветками и поджигались. Маннейцы задыхались в дыму и погибали, убив своих жен и детей. Эти задержки стали скорее досадными, чем существенными. Население убегало выше в горы, прячась в пещерах, откуда кривоногие саки, которые без коня были беспомощны, как дети, выбить их не могли никак. Пойманные молодые женщины были редки, и участь их становилась ужасна. Ни одна из них не смогла встать и уйти своими ногами после грубых ласк воинов. Многие умирали там же, на месте. Стариков и старух убивали ради забавы, запирали в их хижинах и сжигали заживо. Сакам, кочевому народу, было незнакомо чувство привязанности к дому, а потому селения на их пути сгорали дотла. Заранее извещенные о набеге, жители закопали все ценное в землю, и почти все ушли на юг, под защиту войска персов, которое прибывало туда, и собственной конницы, которая чего-то ждала и не вступала в бой.

      Как-то на дороге, идущей в Манну из бывшей провинции Замуа, воины остановили обоз, груженный запечатанными кувшинами с ячменным пивом. Кому нужно пиво в стране, производящей великолепное вино, воинов не интересовало. Они могли напиться, и это было главным. Старшина возниц, небольшого роста жилистый мужчина, заросший бородой до глаз, повалился в ноги и молил не губить, отпустив к семьям. Несчастный крестьянин, жалобно плачущий и целующий грязные сапоги воинов, вызвал такое отвращение у гордых всадников, что они прогнали его и остальных возниц плетками почти полфарсанга, помирая от смеха. Тохар, помня о коварстве маннейцев, напоил одного из них, глядя с брезгливостью, как того развезло с половины небольшого кувшина. Вот ведь слабак! Дело было утром, и уже к обеду пленник оклемался и выглядел вполне здоровым и даже счастливым, а потому вечером лагерь гудел, как пчелиный улей. Новый напиток оказался невероятным! Захваченное пиво било в голову, как кузнечный молот, приводя воинов в восторг. И лишь на землю упала ночь, в лагере затянули песни, а некоторые саки уже начали храпеть, напившись до бесчувствия. Молоденький боец бросил взгляд в сторону и оцепенел.

      – А-а-ы, –