Шутовской хоровод. Эти опавшие листья. Олдос Хаксли

город.

      – Какая прелесть, – сказал Гамбрил Младший. – Что это такое? Столица Утопии, что ли?

      Гамбрил Старший польщенно усмехнулся.

      – Разве купол не кажется тебе знакомым? – спросил он.

      – Да как тебе сказать… – Гамбрил Младший замялся, боясь сморозить какую-нибудь глупость. Он нагнулся, чтобы подробнее рассмотреть купол. – Мне сразу показалось, что это похоже на собор Святого Павла – а теперь я вижу, что это он самый и есть.

      – Совершенно верно, – сказал отец. – Это – Лондон.

      – Хотел бы я, чтобы он был таким, – засмеялся Гамбрил Младший.

      – Это Лондон, каким бы он мог быть, если бы Рену позволили осуществить его план восстановления города после Большого Пожара[79].

      – А почему ему не позволили? – спросил Шируотер.

      – Главным образом потому, – сказал Гамбрил Старший, – что они, как я уже говорил, не умеют ни думать, ни учиться на опыте. Рен предлагал им открытые пространства и широкие улицы; он предлагал им солнце, воздух и чистоту; он предлагал им красоту, порядок и величие. Он предлагал строить с расчетом на воображение и честолюбие человека, строить так, чтобы даже самые незначительные из людей могли смутно почувствовать, расхаживая по этим улицам, что они одной породы – или почти одной – с Микеланджело; чтобы они тоже почувствовали себя, по крайней мере внутренне, сильными, свободными и великолепными. Вот что он предлагал. Рыская с опасностью для жизни среди дымящихся развалин, он составил для них план. Но они предпочли восстановить прежнее убожество и путаницу; предпочли темные, кривые, причудливо нестройные улочки Средневековья; предпочли дыры и тупики, извилистые, крытые переходы; предпочли вонь и бессолнечный спертый воздух, чахотку и рахит; предпочли уродство, и ничтожество, и грязь; предпочли ориентироваться на человеческую низость, на презренное тело, а не на сознание. Жалкие болваны! Но пожалуй, – продолжал старик, тряся головой, – мы не имеем права их ругать. – Его шевелюра сорвалась со своего ненадежного якоря; он покорно откинул ее назад. – Мы не имеем права ругать их. Будь мы на их месте, мы поступили бы так же, вне всякого сомнения. Нам предлагают разум и красоту, а мы отвергаем их, потому что это, видите ли, не совпадает с теми понятиями, которые нам привили в юности, которые выросли у нас в душе и сделались частью нас самих. Experientia docet[80] – применительно к большинству из нас это самое лживое изречение, какое когда-либо было произнесено. Ты, милый Теодор, в прошлом, наверное, много раз делал глупости из-за женщин…

      Гамбрил Младший сделал жест, выражающий замешательство, наполовину отвергая, наполовину принимая мягкий упрек отца. Шируотер отвернулся: он с болью вспомнил то, о чем на минуту почти забыл. Гамбрил Старший поехал дальше.

      – Разве это помешает тебе завтра наделать еще больших глупостей? Нет. Конечно, нет. – Гамбрил Старший покачал головой. – Все отлично знают, как неприятен и ужасен

79

Имеется в виду пожар 1666 года, когда сгорел почти весь Лондон.

80

Опыт учит (лат.).