Цефеиды. Кассиопея. Ханна Ким

дышит, высунув язык, будто бежал сюда через весь город, и откровенно охуевает от одного только вида этой собаки, потому что ты откуда вообще взялась? Ты чья, псина?

      Мингю сжимает ладони в кулаки, сгребая пальцами ворсинки пушистого ковра, и снова замирает. У него нет ковра на полу. Он моргает, отводит взгляд от приторно – радостного корги и смотрит по сторонам. Бледно-голубые стены. Легкие полупрозрачные шторы на окне. Постель с белым пледом с рисунками мультяшных сов. Несколько рамок с фотографиями над кроватью.

      Мингю смотрит. Не двигается. Корги подступает ближе и лижет его руку. Мингю все еще не двигается.

      Какого. Блядь. Хуя.

      Он поворачивает голову и таращится на свое – свое – отражение в зеркале. Том самом. Точно таком же, что стояло в его комнате. Том самом, которое настолько понравилось Чонхо, что он уговорил вытащить его из кладовки. Та же рама с цветами с потертыми лепестками, те же птицы с пустыми взглядами. Те же скрещенные круги в обрамлении переплетенных стеблей в самом низу.

      Мингю заваливается набок, встает на колени, подползает ближе. Дотрагивается одной рукой до поверхности зеркала, второй. Шарит ладонями по своему отражению, будто безумный, пытается отыскать нечто невидимое и сам не знает, что именно. Горло душит паника, затягивается колючей бязевой веревкой, давит на шею и убивает дыхание. Мингю задыхается. Соскальзывает руками вниз, упирается ими в ковер и понимает, что его сейчас вывернет.

      Он не мог оказаться по ту сторону зеркала. Не мог.

      Корги позади скулит жалобно – не то внимания требует, не то чувствует, как человек перед ним ломается с хрустом. В который раз за эту жизнь.

      За пределами комнаты громко хлопает дверь, и что-то тяжелое падает на пол.

      – Я вернулся! – слышит Мингю и прижимает руку ко рту, пытаясь подавить новую порцию спазмов. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Все нормально.

      Корги громко тявкает и срывается с места, яростно виляя хвостом. Исчезает за углом. Он провожает собаку взглядом и переводит его обратно на ковер, прикидывая, как потрясающе на белом ворсе будет смотреться его полупереваренный поздний ужин.

      – Мингю? Ты дома? – слышит он все тот же голос. Его и имя свое. Осознание подворачивает левую руку, и он падает плашмя на пол, больно ударяясь лбом.

      Нужно что-то сделать. Определенно, нужно сделать что-то. Первым вариантом на ум приходит откусить себе язык и сдохнуть, некрасиво захлебнувшись в собственной крови, вторым – остаться лежать на полу, прикидываясь предметом интерьера, третьим – найти туалет и все-таки проблеваться, а четвертым – дать себе по лицу, приводя в чувство, встать и встретиться со своей проблемой лицом к лицу. Так, как никогда этого не делал.

      Потом, потом, все потом, когда-нибудь обязательно, но не сегодня. Так вчера было. Так неделю назад было. Всю жизнь так было. Вся жизнь – это «потом». «Потом» – это смысл существования, воздух, которым он дышит. Ненавистный дождь, что идет за окном в летние ночи. А от него самого лишь клочок остался, маленький сухой островок, не съеденный дождем. Дать