Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии. Элизабет Шимпфёссль

посвятил анализу не столько властвующей элиты (самой верхушки общества), сколько высшего класса или класса собственников в более широком смысле.

      Подход Миллса к изучению высшего класса был использован во многих последующих исследованиях. Главным продолжателем его традиции стал Уильям Домхофф, который отошел от тоннельной фокусировки на правящей элите и включил в свой анализ топ-менеджеров и высокопоставленных сотрудников крупных корпораций и других частных институтов, то есть 1 % американцев, которые в начале 1990-х годов владели более чем третью всего богатства в США. Другие американские ученые сосредоточились на частных аспектах этой темы: например, Сьюзен Острандер исследовала женщин высшего класса в конце 1970-х и начале 1980-х годов (см. главу 6), а Фрэнси Островер изучила мотивы участия богатых в филантропии (см. главу 5) и пришла к выводу, что элиты используют культуру, чтобы отделить себя от других и отстоять свой статус.

      Послевоенный бум 1947–1973 годов – «золотой век капитализма», как назвал его Эрик Хобсбаум, – привел к серьезному повышению уровня жизни на Западе[44]. На этом фоне изучение элит и высших слоев общества отошло для западных социологов на второй план. Они переключились на другие темы, такие как социальный активизм, гендер и этничность. Одним из немногих, кто в тот период продолжил изучение элитарной культуры, был французский социолог Пьер Бурдьё. Его исследования с начала 1960-х годов касались неэкономических аспектов воспроизводства класса, для обозначения которых он ввел понятия различных видов капитала: экономического, культурного, социального и символического (сюда входят образование, культурный багаж, неформальные социальные связи и политическое влияние). По мнению Бурдьё, основное преимущество принадлежности к привилегированному социальному классу состоит в возможности избавиться от давления экономической необходимости. Господствующие классы обладают тем, что считается ими культурой и знаниями высшего порядка. Кроме того, они имеют власть, позволяющую навязывать свои представления о хорошем вкусе низшим классам. Следовательно, преимущество детей из высших классов состоит в том, что, социализируясь в доминирующей культуре, они с детства усваивают «правильные» знания и навыки[45].

      Исследования Бурдьё возродили интерес к высшим классам среди западноевропейских и американских социологов, которые обеспечили его идеям дальнейшее развитие. Мишель Ламон проанализировала, как представители американского и французского высшего среднего класса проводят символические различия между собой и другими, используя культуру как ресурс, позволяющий им распознавать друг друга[46]. Шеймус Хан, взяв в качестве примера Сент-Пол, одну из самых престижных американских школ-пансионов, расположенных в штате Нью-Хэмпшир, показал, как элитные учебные заведения помогают воспитанникам обосновывать свое право на высокое социальное положение, убеждая их, что они талантливы и успешны только благодаря своим

44

Хобсбаум Э. Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век (1914–1991). М.: Независимая газета, 2004.

45

Bourdieu P. The Forms of Capital //Handbook of Theory and Research for the Sociology of Education. NY: Greenwood Press, 1986.

Бурдьё П. Формы капитала // Экономическая социология. 2002. Т. 3. № 5.

Бурдьё П. Различение. Социальная критика суждения // Экономическая социология. 2005. Т. 3. № 6.

46

Lamont M. Money, Morals, and Manners: The Culture of the French and American Upper-Middle Class. C.: University of Chicago Press, 1992. Более подробно о французской буржуазии см.: Pinçon M. Grand Fortunes: Dynasties of Wealth in France. NY: Algora Publishing, 1998.