Нож в сердце рейха. Виктор Карпенко

в Берлин и Варшаву. Два раза в месяц. Узнать о польском ученом, не привлекая к себе внимания, будет непросто, но я постараюсь.

      – Знаю, что Лесковский любитель театра, бывает в оперном… Не часто, но бывает, – уточнил Самойлов.

      – Если что узнаю, как сообщить?

      – Я тебя сам найду. Ты только, когда в столовую обедать пойдешь, возьми в левую руку газету. Я буду знать, что ты что-то накопал…

      Артур остановился и, внимательно глядя Олегу в глаза, предложил:

      – Может, за встречу, за Рождество по маленькой… можно у меня в общежитии, можно в ресторане, он сегодня с утра работает…

      – Рад бы, но поверь, не могу. В другой раз.

      – Верю. – И, помолчав, добавил: – А все-таки ты изменился, Олег. Стал холодным и чужим…

      – Что делать… Годы! Да и ты, Артур, уже далеко не тот наивный мальчишка, мечтающий подняться в небо. Землю вот топчешь, и землю-то чужую. Сказал не в упрек тебе, а как есть. До встречи.

      Пожав друг другу руки, офицеры разошлись в разные стороны. Федор пошел за Самойловым, а Сергей – за Бергом, так, на всякий случай.

      Федор с нетерпением ждал обеда. Ровно в 13:00 он постучал в дверь. Дверь открыла Настя, нарядная, пахнущая пирогами.

      – С Рождеством! – вместо приветствия поздравила она Федора с праздником. – А я пироги затеяла… с капустой… ты проходи в гостиную. Антон Васильевич тебя ждет.

      Прохоров был не один. Навстречу Федору из-за стола поднялся высокий, несколько сутуловатый молодой человек.

      – Алексей, – представился он, – а ты – Федор. Настя все уши протарахтела про тебя. Брат-охотник, брат-сибиряк!

      Поздоровавшись с Антоном Васильевичем, Федор сел на предложенный стул.

      – Хотя сегодня и праздник, а в праздники делами заниматься грешно, но мы без того грешники, – улыбнулся Антон Васильевич. – Одним грехом больше, одним меньше – какая разница. – Усевшись поудобнее в кресло, продолжил: – Мне самому ничего узнать не удалось, но вот Алексей кое-что припомнил. Извините, Федор, мне от сына скрывать нечего. Я ему передал наш прошлый разговор. Говори, – кивнул он Алексею.

      – Дело вот какое… – начал тот неуверенно. – Может, это и не то, что тебе нужно, но послушай. Полгода назад за мной приехали в госпиталь два офицера в черной форме и, приказав взять с собой инструменты и лекарства, увезли с собой. Ехали больше часа. В лесу, на речке Львовке, до войны была усадьба какого-то польского богатея. Вот туда и привезли. На охоте случайно подранили офицера. Рана так, пустяшная, в мякоть бедра. Пуля навылет. Вот там-то я и услышал эту фамилию – Лесковский. Говорили, естественно, по-немецки, понял я мало что из их разговора, но раненый офицер в раздражении сказал немецкому полковнику, что если бы Лесковский не был так нужен, то он сам бы его пристрелил за эту охоту. И еще вот на что я обратил внимание: помимо двухэтажного особняка, огороженного добротной каменной оградой, за несколькими рядами колючей проволоки я увидел вытянутые метров на тридцать два кирпичных здания, почти без окон и, что особенно удивительно, вновь построенных. Это я к тому, что лбы у крыш этих зданий