Призрак Ивана Грозного. Елена Усачева

утри у него все оборвалось, сердце ухнуло в пятки, в ушах что-то гулко отдалось, и ладони вспотели.

      Но на треск никто не отозвался – не примчался разъяренный охранник с дубинкой выяснять, что делает двенадцатилетний мальчишка в два часа ночи перед школьным забором, не прибежали злые собаки, чтобы растерзать заблудившегося ученика… Потому что все нормальные дети в школу ходят утром, а не ночью. Ночью здесь делать нечего.

      Хотя… Кому как…

      По улице все так же проносились одинокие машины, из окна дома напротив долетала приглушенная музыка. А перед Мишкиным за забором стояла его родная школа. В темных окнах желтыми бликами отражалась полная луна. Издалека казалось, будто кто-то ходит по мрачным коридорам с фонариком и его неверный отсвет мелькает в стеклах.

      Колька помотал головой, прогоняя наваждение.

      Во как фантазия разыгралась! Еще немного так попредставлять, и вообще с места не сдвинешься.

      А идти надо! Перелезть через забор – ворота уже давно заперты, это проверено. Пройти пустынный двор, забраться в окно раздевалки – еще вечером он его чуть приоткрытым оставил и шторой занавесил, чтобы никто не заметил. Пробежать по хорошо знакомым лестницам и коридорам – до того знакомым, что можно с закрытыми глазами бродить, не споткнешься. Войти в учительскую и стащить классный журнал 6 «А» в жесткой ярко-оранжевой обложке.

      Все это сделать именно сегодня Коле было жизненно важно. Последняя неделя, завтра-послезавтра выставляют четвертные оценки. А у Мишкина по физике и математике светили верные двойки.

      Во-первых, обидно. Можно сказать, ни за что ни про что – и сразу такие отметки. Человек еще от лета не отошел, только-только думать начал, а его уже оглушают двумя парами. А потом отец обещал забрать его из секции карате, если он будет плохо учиться. А у Кольки походы на тренировку единственная отрада в жизни – поболтать с ребятами, руками помахать. Он без занятий помрет! Да и Сонька Морковкина, – узнает, хихикать будет. А это уже Колька никак стерпеть не мог. Хотя эта Сонька была не первой красавицей района, да и Мишкина неуважительно звала «Колясик», но он ее все равно нежно любил.

      Отметки не должны портить жизнь человеку, решил Колька и отправился в опасный поход за журналом.

      После пропажи вспоминать, кому что и когда поставили, не станут. А если и станут, то половину оценок потеряют, будут спешить. Вот Мишкин трояками и отделается.

      Единственное, что сейчас сильно мешало, – луна. Уж очень она была яркая. Как прожектор. Весь двор виден как на ладони.

      Коля так пристально вглядывался в окна школы, что у него зарябило в глазах. Ему показалось, что на третьем этаже, как раз там, где находится учительская, кто-то прошел и к стеклу на мгновение припечаталось мертвенно-бледное лицо.

      – Надо было через задние ворота лезть, – вздохнул Мишкин.

      Но тогда пришлось бы пробираться темным садом. А ползти через колючие кусты и месить новенькими ботинками грязь особенно не хотелось.

      Колька два раза глубоко вздохнул и шагнул к забору. Ржавая сетка под ногой затрещала, неохотно прогибаясь под его тяжестью.

      Мишкин спрыгнул на землю с другой стороны забора и помчался к крыльцу. Его невысокая крепкая фигурка хорошо была видна в ярком свете луны.

      На его счастье окно никто не закрыл.

      Колька толкнул жалобно скрипнувшую фрамугу, подтянулся, перекинул через подоконник свое тело, ставшее почему-то тяжелым и неповоротливым, и перевалился на кафельный пол первого этажа.

      Прыжок гулким эхом прошелестел по пустым стенам. Мишкин задержал дыхание. Но ничего, кроме своего бешено колотящегося сердца, не услышал.

      Школа спала, и один запоздалый ученик разбудить ее был не в силах.

      Колькины шаги прошуршали по ступенькам. Как только дошло до дела, страх из его головы выветрился. Теперь он действовал по принципу: вижу цель, не замечаю препятствий, все идет путем!

      На третьем этаже в первом кабинете справа из-под двери пробивалась тонкая полоска слабого света. Это было до того неожиданно, что Коля не испугался, а удивился.

      Он коснулся двери рукой, увеличивая щель. Дверь, как будто смазанная маслом, легко и бесшумно распахнулась.

      В классе горело несколько свечей… Нет, не свечей. Свет давали трухлявые головешки. Спиной к входу сидело множество спин.

      Со значительным опозданием дверь скрипнула, раздался сильный удар о стену.

      Все спины одновременно повернулись.

      То ли от испуга, то ли от полумрака, но Колька не сразу смог разглядеть сидящих. Сначала ему показалось, что перед ним сидят мертвецы с вытянутыми зеленовато-синими лицами, с отстающими кусками кожи, с полувытекшими глазами и отвалившимися челюстями.

      Мишкин попятился, на всякий случай протирая глаза кулаком.

      Надо же такому померещиться!

      По проходу к нему двинулась фигура, и стало ясно, что со зрением у Кольки все в порядке. Это был их учитель истории, Николай Сигизмундович, в своей неизменной джинсовой курточке.