Блеск и нищета куртизанок. Евгения Гранде. Лилия долины. Оноре де Бальзак

забрызгивать оконные стекла!

      – О мадам! – сказала Европа. – Поглядите только на ковер!

      – Ковер нарисофан для герцог Дорлониа, мой труг, но герцог находиль, что он одшень дорог, и я тогта взял ковер для вас, как ви есть королев! – сказал Нусинген.

      По воле случая этот ковер, работы одного из наших искуснейших рисовальщиков, находился в полном соответствии с причудливой китайской драпировкой. Стены, расписанные Шиннером и Леоном де Лора, представляли взгляду сладострастные сцены, оттененные панно резного черного дерева, приобретенного на вес золота у дю Соммерара, поблескивавшие тонкой золотой сеткой. Теперь вы можете судить об остальном.

      – Вы хорошо сделали, что привезли меня сюда, – сказала Эстер. – Нужна по меньшей мере неделя, чтобы я привыкла к моему дому и не казалась бы какой-то выскочкой…

      – Мой том! – радостно повторил барон. – Ви, стало бить, принимайте!

      – Ну да, тысячу раз да, глупое животное, – сказала она, улыбаясь.

      – Шифотни било би достатошно…

      – Глупое – это ласкательное слово, – возразила она, глядя на него.

      Бедный биржевой хищник взял руку Эстер и приложил к своему сердцу: он был в достаточной мере животным, чтобы чувствовать, но чересчур глупым, чтобы найти нужное слово.

      – Видаль, как он бьется… для маленки ласковы слоф! – сказал он. И повел свою богиню (погинь) в спальню.

      – О мадам! – сказала Эжени. – Я лучше уйду отсюда! Так соблазнительно лечь в постель.

      – Послушай, мой слоненок! Я хочу с тобой расплатиться за все это сразу… – сказала Эстер. – После обеда мы поедем вместе в театр. Я изголодалась по театру.

      Минуло ровно пять лет, как Эстер в последний раз ездила в театр. Весь Париж стекался тогда в Порт-Сен-Мартен смотреть одну из тех пьес, которые благодаря таланту актеров звучат страшной жизненной правдой, – «Ричарда д’Арлингтона». Как все простодушные натуры, Эстер одинаково любила ощущать дрожь ужаса и проливать слезы умиления.

      – Мы поедем смотреть Фредерика Леметра, – сказала она. – Я обожаю этого актера!

      – Такой кровожадны драм! – сказал Нусинген, увидев, что его в мгновение ока принудили выставить себя напоказ.

      Барон послал слугу достать литерную ложу в бельэтаже. Еще одна особенность Парижа! Когда недолговечный Успех собирает полный зал, всегда найдется литерная ложа, которую можно купить за десять минут до поднятия занавеса; директора оставляют ее за собой, если не представится случай продать ее какому-нибудь влюбленному вроде Нусингена. Ложа эта, как и изысканные яства от Шеве, – налог, взимаемый с причуд парижского Олимпа.

      О сервировке не стоит и говорить. Нусинген взгромоздил на стол три сервиза: малый сервиз, средний сервиз, большой сервиз. Десертная посуда большого сервиза, тарелки, блюда – все было сплошь из чеканного золоченого серебра. Банкир, чтобы не создалось впечатления, будто стол завален