Не потерять человека. Георгий Вайнер

внимательно смотрел на его освещенное заревом лицо – сумасшедшие белые глаза наркомана, длинные прокуренные зубы, подергивающийся уголок рта, – и его трясло от холода, усталости и тоски.

      Глядя на залегших цепью карателей, он процедил со злобой и горечью:

      – Российское офицерство, цвет нации!.. В Бога, святителей и всех архистратигов…

      Чернели глубокими провалами выбитые окна, время от времени в них призрачно мелькал силуэт, и тогда раздавались выстрелы, одиночные, кашляющие – винтовочные, и частая густая дробь пулемета.

      Огонь занялся пуще, языки пламени поднимались выше кровли, но никто не выбегал из избы.

      Рухнул потолок, до неба взметнулись искры…

      Севрюков заухмылялся:

      – Все. Счас жарковьем потянет… Эть, суки! Им лучше в огне сгореть, чем нам в лапы…

      Уже направляясь к грузовику, Чаплицкий на мгновение остановился и спросил:

      – А вы, Севрюков, что бы на их месте?..

      – Застрелился бы небось, – пьяно захохотал прапорщик. – Мне ведь от большевиков – да и от дворян иерусалимских – пощады ждать не приходится… – И добавил с каким-то мертвенным спокойствием: – Конечно, и я им пощады не давал. Никому… Так что на том свете сойдемся – посчитаемся…

      Винтовочной стрельбы конвоя Тюряпин не боялся. А вот когда из подъехавшего грузовика избу стали поливать в два огненных хлыста пулеметы, понял Тюряпин, что пришел конец. И отступать было поздно, да и некуда – позади обрыв.

      И конечно, хорошо бы еще хоть на полчасика задержать бегущих беляков – а вдруг наши поспеют обернуться!

      Оглохший от грохота, со слезящимися глазами – дым все гуще заволакивал избу, – Тюряпин ровно, не спеша стрелял в черные, по-сорочьи скачущие на снегу фигурки конвоя и, когда захлебнулся, замолк ненадолго один из пулеметов, крякнул удовлетворенно.

      И сразу же почувствовал острую режущую боль в щеке и сочащуюся за воротник горячую влагу.

      «Убили!» – мелькнула всполошная мысль и сразу исчезла, потому что боль не проходила.

      Тюряпин нащупал рукой и вытащил из щеки длинную гладкую щепку, отколотую пулей от бревна.

      «Ничего, ничего», – бормотнул быстро и сердито, выглянул в окно-бойницу, но за спиной кто-то пронзительно-коротко вскрикнул, и углом глаза Тюряпин увидел, как завалился на середину избы мужик в собачьей дохе и посунулся к нему мальчонка Гервасий.

      И, разряжая винтовку в торчащий из-за сугроба золотой офицерский погон, мутно поблескивавший во мгле, Тюряпин устало, равнодушно подумал, что так и не увидел, так и не попробовал мужик взаправду существующую ягоду чудесную, размером в обхват, – арбуз.

      – Гервасий! Гервасий! Иди сюда, парень! – позвал он мальчишку и бросил ему свой подсумок. – Набивай-ка мне пока обоймы…

      И сколько прошло времени, было ему неведомо, когда вдруг заросший черный мужик откинулся молча назад; во лбу у него виднелась маленькая дырочка аккуратная.

      Потом страшно захрипел, забил ногами и смолк пропахший рыбой тихий помор из Лямцы.

      И, схватившись за живот, сел