Алмазные грани. Вячеслав Васильевич Нескоромных

Казаки когда-то спустились по реке от Енисейска и открыли для себя «…на яру угожее место, высоко и красно… де острог поставить мочно». Бились долго еще воинственные, крепкие да бородатые пришельцы за право распоряжаться здешними «угожими» местами со свирепыми киргизами-хакасцами, и не раз острог пылал и выгорал дотла. Но, едва переставали дымиться головешки срубов, неизменно поднималось городище из пепла, извещая звоном колоколов, что отныне земля эта московскому владыке подчинена и сеет окрест православие и божественные призывы о спасении души человеческой.

      Стрелка на Енисее – центр города, застроена плотно вдоль берега. Здесь река делится на два потока, омывая остров. У Стрелки над всем городом на крутом берегу возвышается островерхий кафедральный собор во имя Рождества Пресвятой Богородицы. За время советской власти собор обветшал, осыпался штукатуркой, прохудился кровом, лишился всех крестов и колоколов. Но, переживая тяготы войны, в последний год, когда вдруг просияло в сознании верховной власти, что божественное начало все же имеет смысл взять на службу во имя спасения в страшной войне, дали послабление и разрешили справлять обряды. Местный батюшка быстро организовал приход, и уже к Пасхе зазвенели нестройно три отлаженных, невесть откуда взявшихся на звоннице колокола. Потом с севера привезли на подводах монахи из Енисейска из скита у Монастырского озера еще два колокола, и обряд церковный зазвучал стройнее.

      Когда звонят колокола собора, по воде божественный трепет долетает и до лагеря, и у многих от этого звона светлеют лица, разглаживаются глубокие горестные складки у носа, и теплеют глаза. Как сердечный привет издалека от близкого человека, этот звон помогал жить ‒ встраивал в погибельную систему какую-то живительную струну-надежду, мосток веры, крепил иммунитет души. Казалось, что несчастные люди за колючей проволокой и в окружении злых псов не забыты вовсе, что есть тот, кто помнит о них.

      И даже конченые уголовники, этакие вывертыши душой наизнанку, отморозки, не верующие в Бога, не имеющие в душе и малейшего сострадания к ближнему, при звуках, мягким мелодичным звоном напоминающих миру о Его присутствии, замолкали, переставали сквернословить и, насупленные, отходили в сторонку. Знать, думал каждый о суде, что ждет его в назначенный день и час. А может, и не думал, но подсознательно ощущал бередение души, истонченные позывы к спасению. Бывало замечено, что и некоторые из уголовников, отбывающие срок за тяжкие свои дела, крестились, порой таясь в сторонке. В такие минуты приходило осознание, что помогает колокольный трепет преодолеть тяготы лагерной жизни и вымолить какое-то прощение до грядущего чистилища.

      Место, где теснился лагерь, было красиво своим природным ландшафтом, но совершенно испоганено человеком. Кроме уродливого лагеря для заключенных с бесконечными атрибутами насилия, надрывным, словно простуженным, лаем сторожевых псов, деревянных нескладных вышек и слепящих ночью прожекторов, выжигающих