Случайная тайна от олигарха. Элли Шарм

не значит, что за мной надо шпионить? – бубню, слегка тушуясь под взглядом темных глаз. – Давид…

      За секунду меняю выражение лица, делая совершенно невинный взгляд. Хлопаю ресницами, приоткрываю губы. Я знаю, что они у меня красивые. Далеко ни один поклонник восхищался ими и почти писал оды их волнующей форме, похожей на лук Купидона. Руки тянутся к вырезу его рубашки, и я делаю вид, что заботливо поправляю верхнюю пуговицу.

      Давид тяжело сглатывает, когда я нежно провожу ладонями по хорошо выраженным мышцам, что читаются под тонкой тканью рубашки. Кажется, у Садулаева, как и у любого мужчины, есть ахиллесова пята.

      – Что, Мирьям?

      Когда хриплый голос касается моего слуха, ощущаю, с какой силой колотится сердце Давида о рёбра. Привстаю на цыпочки и жалобно тяну:

      – Ты ведь ничего не расскажешь моему отцу? Пожалуйста, Давид, – смотрю на него умоляющими глазами – такими, как у кота из мультика «Шрек».

      Уголок губ Садулаева еле заметно дергается, и на его лице появляется обаятельная белозубая улыбка.

      – Мирьям, Мирьям… – качает, усмехаясь, головой.

      Впервые вижу, чтобы Давид смеялся. Такой приятный смех, низкий с хрипотцой. Замечаю, что в отражении его глаз горят золотистые искорки, смягчая суровый мужественный образ.

      Давид перехватывает мои беспокойные руки у себя на груди и тянет одну ладонь к своим губам.

      Затаив дыхание смотрю, как твердые мужские губы опаляют чувствительную кожу кисти. Следующие слова Садулаева заставляют меня буквально взвиться.

      – Я бы с радостью, но… боюсь, не могу промолчать, – Давид выпускает мою руку из широкой ладони и скучающим тоном продолжает: – А как ты думала? Меня волнует твое образование. Ты же будущая мать моих детей.

      Как только он это произносит, вся напускная покорность маскарадной маской слетает с моего лица.

      – Ты, – цежу сквозь зубы, прищурив яростно сверкающие зеленые глаза, – высокомерный, гадкий…

      – Противный, невыносимый… Мирьям, ты начинаешь повторяться, – осаживает меня Давид, заставляя проглотить именно те эпитеты, которые он произнес. Эти слова уже готовы были сорваться с моих губ. – Придумай что-нибудь другое, милая.

      Это заставляет меня на секунду задуматься. Неужели я так предсказуема, что Садулаев уже заранее знает, что я произнесу? Или я так часто говорю то, чему не придаю значения и чего даже потом не помню?

      – Извини, – бурчу, прикусив язык и понимая, что сейчас совсем не время спорить с тем, кто спалил меня и может сдать родителям. – Просто не говори и все, хорошо? Что тебе стоит, Давид?

      – Не знаю даже. Для чего мне это, Мирьям? – спрашивает он, играя со мной, словно кот с мышкой. – Ты меня явно не жалуешь, к тому же…

      – Я же попросила прощения! – обрываю резко высокомерным тоном. Свожу брови на переносице. – Не понимаю, что еще надо?

      На щеках Давида играют ямочки, делая из него не просто мерзавца, как я раньше всегда считала, а обаятельного мерзавца.

      – Хорошо, – неожиданно соглашается Давид,