Случайная тайна от олигарха. Элли Шарм

его в глазах общества, он вспоминал о существовании своей единственной дочери. А теперь… что теперь? Я готова стать невидимкой, лишь бы он не трогал меня лишний раз. Только вот привычку очень сложно искоренить. Я так и не смогла стать той дочерью, которую он так жаждал. Тихой, покорной, готовой почетно склонить голову перед решениями отца.

      Спускаясь по лестнице, чувствую, как руки леденеют, будто вся кровь из конечностей перекочевала в голову. Щеки горят. Откинув к черту все церемонии, отворяю дверь в кабинет, не утруждаясь постучаться.

      – Пап, ты звал?

      Отец стоит ко мне спиной. В его руке крепко зажаты какие-то бумаги, так похожие на фото. Он резко разворачивается на звук моего голоса, и я вижу перекошенное от бешенства лицо. Челюсти плотно сжаты, что видно даже несмотря на то, что у отца недлинная густая борода.

      – Ты знаешь, что это?! – рычит отец, переходя сразу к делу.

      Кошусь на зажатые в его кулаке бумаги и осторожно отрицательно качаю головой. Чувствую себя так, как будто передо мной бешеный пёс, готовый в любой момент вцепиться в горло, чтобы перегрызть. Лучше не злить…

      – Это, Мирьям, распечатки с уличной камеры возле отеля «Парадайз», которые успел мне передать приближённый человек, работающий… Отгадай, где? В полиции!

      Задерживаю дыхание, с силой вцепившись в ручку двери. На случай, если отец решит принять более жесткие меры, обдумываю пути отхода.

      – Закрой дверь! – повышает голос отец, когда видит, что я хочу выйти, и добавляет: – Да не с обратной стороны!

      Я, дрогнув, молниеносно выполняю его требование.

      – Ты, – шипит он, бросая в мою сторону распечатки, которые разлетаются в хаотичным беспорядке по кабинету, – самое огромное разочарование в моей жизни!

      Делаю шаг назад, словно от обжигающей пощёчины.

      – Пап, там стройка. Никого не было!

      – Иди сюда! – продолжает отец и тянется к ремню на своих классических брюках.

      Впервые пугаюсь по-настоящему. Чувствую, как начинает дрожать подбородок, как тогда – в детстве, когда отец понял, что из меня не выйдет выдающейся скрипачки. Его разочарование навеки запечатлено на моей спине в виде тонких узоров, пересекающихся друг с другом. Сердце испуганно сжимается, но я в характерном жесте вскидываю подбородок.

      – Я знаю, что виновата, и понесу наказание, но пороть себя не позволю! – несмотря на уверенность в словах, голос срывается и дрожит.

      – Да что ты говоришь?! – в глазах отца пылает ярость. Он делает резкий выпад и хватает меня за руку. – Тебя, сопливую, не спросили, как воспитывать. Надо было давно выбить из тебя спесь!

      Он заводит мою руку за спину, и я громко вскрикиваю от неожиданности, пытаясь вывернуться из крепкого захвата. Отец заносит руку и через мгновение опускает ремень на чувствительную кожу.

      – Проси прощения, Мирьям, и я подумаю над тем, чтобы остановиться!

      Между лопаток нещадно горит от удара тяжёлой железной пряжкой.