Тропы судьбы. Камень Демиурга. Книга вторая. Ирина Юльевна Енц

добралась до базы. Мужики заботливо расчистили дорогу, ведущую от деревни к нам. Чувствовалось, что ждали. На сердце потеплело от такой заботы. Когда машина затормозила возле крыльца столовой, Василич уже стоял там с фонарем «летучая мышь» в руке, вглядываясь в темноту. Полушубок был надет только на одну руку, второй рукав волокся за ним по полу, похожий на диковинный шлейф сказочного короля. Видно, старик задремал, поджидая меня, а при звуках двигателя заполошно выскочил на улицу. Ветер к ночи утих, устав резвиться на просторах над застывшими, оледенелыми заливными лугами, и сейчас было слышно только, как поскрипывают деревья, едва шевеля кронами, словно в перекличке после бесноватой пурги.

      – Что-то ты долгонько нынче… Или случилось чего? – Ворчливый голос моего завхоза прозвучал для меня песней.

      Я и не думала, что так успею соскучиться по старому ворчуну, да и по своей базе, ставшей мне вторым домом. Не ко времени я вспомнила чье-то мудрое высказывание. На вопрос, что такое счастье, человек ответил: «Счастье – это когда ты утром с удовольствием идешь на работу, а вечером с таким же удовольствием возвращаешься домой». Мне сейчас это было близко, как никогда. Прихватив сумку с гостинцами «для души», как я это называла, поднялась на крыльцо, и вошла вслед за Василичем в столовую. Печное тепло уютно окутало меня, словно приветствуя родного человека, наконец, вернувшегося после долгих странствий домой. Поставила сумку на лавку, а сама, не раздеваясь присела на краешек. Устало потерла ладонями лицо и проговорила:

      – Ну, как тут у вас, все нормально?

      Василич закивал головой.

      – А чего у нас… У нас, как всегда. Мужики работают, все живы-здоровы, накормлены, напоены. – А потом, с обидой в голосе пробурчал. – А ты чего так долго? Мы к обеду тебя ждали. Я уж думал, не случилось ли чего по дороге. Саньку велел трактор на стреме держать. Вот он и бегал весь вечер, то заведет его, то опять заглушит. Дорогу-то Петро почистил от деревни. А то у нас тут вчерась ночью такой буранище был, страсть. Деревья аж к самой земле клонило. Андрюха думал, что сегодня на работу никого не выпустит. Но, ничего. Бог миловал. К утру успокоился. День дал мужикам поработать, а к вечеру опять расходился, падлюка! – И потом, без перехода, тем же тоном, выпалил. – Тут тебя мужик какой-то чудной спрашивал, мол, когда мать ждете. Ты же знаешь, мы с чужаками сильно-то языком не мелем. А тут… Сам не знаю, что на меня нашло. Знаешь, посмотрел он так на меня, словно теплом окутал. Я и подумал, такой человек плохого не сделает. Ну, я и сказал, мол, к обеду ждем. Он глаза так прикрыл, головой покивал, говорит, раньше ночи можете не ждать, и ушел. Я потом у Андрюхи тишком спросил, кто такой? А он говорит, мол, свои, не бойся, у старика знахаря на заимке живет, друг мол, материн.

      К концу речи он совсем перешел на шепот, хотя нужды в этом, в общем-то я не видела. Никого кроме нас двоих в столовой не было. А вид при этом имел виноватый, словно он врагам по недомыслию за пол литра Родину продал. Я улыбнулась. На сердце потеплело,