Смешинки от Гриши. Григорий Санжаровский

не знаешь? Еду пока без троек… Пятёрки… Прошмыгивают четвёрки… Да…

      – Что так кисло вздыхаешь?

      – Сладко не выходит. Я всем учителям говорю Вы. В ответ все учителя говорят мне ты. Или они сговорились?.. Я всех их без разбору слушаюсь. А они меня нет. Разве я маленький? Хоть бы разок… хоть бы понарошку сделали наоборот-наобормот…

Плач

      Мы проходили согласные.

      Антоняк спросил учительницу-чернильницу:

      – А почему, когда люди плачут, они забывают про согласные и тянут только гласные звуки?

      И Лариса Соломоновна ответила:

      – При плаче ты ж не будешь, как паровоз, п-п-п-п-п-п-п-п-пых-пых-пыхтеть?!

На учениях

      – Гриш, я тренируюсь учительские ставить оценки.

      – Как это, Вик?

      – Просто. Допустим, учитель ляпнул мне в дневник двойку. А я резинкой стираю или лезвием и культурно сажаю на том месте четвёрку. И мамочке покой обеспечен. А то она у меня постоянно переживает. Потому что у меня каждую минуту чэпэ случается. Вот только что я чуть в ванне не утонула. Мама вынула меня оттуда шваброй.

Падежики

      Падежи озоровать хороши.

      У меня была самая расстроенная неделя, когда я впервые встретился с падежами.

      Они подняли меня на смех. Баловались, толкались, перебегали с места на место, и я никак не мог запомнить, кто же за кем должен идти.

      И тогда я придумал стишок. Каждое слово начиналось с той буквы, что и очередной падеж.

      Илья рисует Дашу.

      Вика тихонько пляшет.

      И падежики послушно выстроились в порядок.

      И совсем позабыли, как скакать с места на место.

Фантазия «Падуны»

      Однажды я возбежал на гору.

      А на горе на меня напал ветер.

      Ветер сдул меня, и я покатился кубарем к столбу. Прямо в этот столб упал.

      Столб подумал и тоже упал.

      Я немножко отдохнул и покатился дальше.

      Вниз.

Гроза

      Когда я был маленький, я очень боялся грозы.

      Мне было неприятно, когда сверкает молния и гремит гром. Я боялся, что молния войдёт в меня и стукнет.

      Я прятался от неё и на улице, и дома.

      За двухконфорочную газовую плиту зайду, закрою глаза крепко-крепко и жду, пока гром не умрёт совсем.

      Однажды в грозу ко мне подошёл папа.

      Положил руку мне на плечо, легонько тряхнул:

      – Ну, молодой человек, почём у нас нынче дрожжи?

      Я молчал.

      Я боялся поднять голову и увидеть окно, за которым страшно ругались между собой гром и молния.

      – Дрожишь? Значит, греешься?

      – Я не замёрз, – буркнул я.

      – Уже прогресс. А что дрожишь, так это всё нормально. Всем в грозу жутковато. Это только дурак ничего не боится. Так на то он и дурак. А ты бойся себе на здоровье и тихонько говори сам себе: всё равно не боюсь! всё равно не боюсь!! да всё равно ж не боюсь!!!

      В грозу я часто прятался за папу, сильно сжимал глаза и шептал про себя:

      – …н-н-н-н-н-н-н… б-б-б-б-б-б-б… н-н-н-не-е-е… б-б-б-бо-о-оюсь…

      Постепенно я всё меньше боялся грозы.

      А сейчас и совсем не боюсь. Даже хихикаю,