Гораций. Михаил Бондаренко

Петильевом царстве

      И на вершины гор глядит твой дом сверху,

      Когда деревня – в Риме, винодел – римский,

      Когда с Фалерном винограда сбор спорит,

      А по усадьбе ты на лошадях ездишь,

      Где сон глубок, а голоса и свет солнца

      Покой нарушить могут, лишь когда хочешь.

      А нас толпы прохожих смех всегда будит,

      И в изголовье Рим стоит. И вот с горя

      В изнеможенье я на дачу спать езжу³⁴.

      Ночью Рим страдал не только от шума, но и от бандитизма. Улицы города не освещались и, если на небе не было луны, погружались в непроглядную тьму. Люди крепко-накрепко запирались в своих домах и лавках и старались без серьезной надобности не показываться на улицах. Если все же нужно было выйти, то богачи обычно передвигались по ночному городу в сопровождении многочисленных вооруженных рабов с факелами, а беднякам оставалось лишь уповать на удачу при встречах с грабителями или убийцами. Вот что писал об этом Ювенал:

      Много других по ночам опасностей разнообразных:

      Как далеко до вершины крыш, – а с них черепица

      Бьет тебя по голове! Как часто из окон открытых

      Вазы осколки летят и, всей тяжестью брякнувшись оземь,

      Всю мостовую сорят. Всегда оставляй завещанье,

      Идя на пир, коль ты не ленив и случайность предвидишь:

      Ночью столько смертей грозит прохожему, сколько

      Есть на твоем пути отворенных окон неспящих;

      Ты пожелай и мольбу принеси униженную, дабы

      Был чрез окно ты облит из горшка ночного большого.

      Пьяный иной нахал, никого не избивший случайно,

      Ночью казнится – не спит, как Пелид, скорбящий о друге;

      То прикорнет он ничком, то на спину он извернется…

      Как по-иному он мог бы заснуть? Бывают задиры,

      Что лишь поссорившись спят; но хоть он по годам и

                                                                        строптивый,

      И подогрет вином, – опасается алой накидки,

      Свиты богатых людей всегда сторонится невольно,

      Встретив факелов строй да бронзовую канделябру.

      Мне же обычно луна освещает мой путь иль мерцанье

      Жалкой светильни, которой фитиль я верчу, оправляю.

      Я для буяна – ничто. Ты знаешь преддверие ссоры

      («Ссора», когда тебя бьют, а ты принимаешь удары!):

      Он остановится, скажет «стой!» – и слушаться надо;

      Что тебе делать, раз в бешенстве он и гораздо сильнее?

      «Ты откуда, – кричит, – на каких бобах ты раздулся?

      Уксус где пил, среди чьих сапогов нажрался ты луку

      Вместе с вареной бараньей губой? Чего же молчишь ты?

      Ну, говори! А не то как пну тебя: все мне расскажешь!

      Где ты торчишь? В какой мне искать тебя синагоге?»

      Пробуешь ты отвечать или молча в сторонку отлынешь, –

      Так или этак, тебя прибьют, а после со злости

      Тяжбу затеют еще. Такова бедняков уж свобода:

      Битый, он просит сам, в синяках весь, он умоляет,

      Зубы хоть целы пока, отпустить его восвояси.

      Впрочем,