Шаман. Андрей Морозов

насквозь продрогший от моросящего ледяного дождя, наконец добрёл до своего дома по погружённой в ночной мрак набережной.

      Одинокий тусклый газовый фонарь, маяком зовущий в тёплую квартиру на пятом этаже доходного дома, живительной точкой света пробивался сквозь сырую тьму. Возле него неподвижно стояла скучающая лошадь, запряжённая в чёрную карету. Тишина.

      На всякий случай сжав рукоять своего самовзводного револьвера Нагана, расположенного в самодельной кобуре под пальто за спиной, Пётр принял решение тихо проскользнуть мимо кареты в парадный вход своего дома. Смертельно уставший, он не имел ни малейшего желания пересекаться с её обитателями, кем бы они ни являлись. Но когда он поравнялся с лошадью, дверца кареты со скрипом приоткрылась, и из-за неё высунулся амбал в полицейской шинели, с петлицами губернского секретаря4, вечно недовольную физиономию которого можно было узнать при любом освещении: Николай Елагин, сыщик уголовной полиции Петербурга.

      – Что за лохмотья ты напялил? – строго спросил Елагин, поднося к лицу карманные часы. – И где ты в такой час шатаешься?! Я тебя с пяти вечера тут дожидаюсь, уже одиннадцать часов подряд!

      Пётр отпустил рукоять револьвера, запахнул пальто и приблизился к карете.

      – Что случилось? – спросил он.

      – Батя5 ищет тебя по всему городу! Весь сыск на уши поднял! Где ты только шатаешься?! – гневно рявкнул Елагин, спрыгивая на мостовую.

      – Работаю по убийству, – сухо ответил Пётр, начиная наполняться от хамского тона раздражением. Елагин служил в «летучем отряде» – подразделении сыска, созданном для обходов и облав, – поэтому своими вопросами лез не в своё дело: к расследованию убийств он отношения не имел.

      – Достал ты меня! В третий раз караулю тебя здесь полночи! Когда мне спать теперь?! В десять опять на службу!

      Истинная причина раздражительного отношения Елагина была понятна. После проведённых Петром нескольких успешных расследований его многие сыщики стали недолюбливать, посчитав выскочкой и карьеристом. Его эффективная деятельность сказалась на общем фоне, царящем в отделении: к сыщикам, привыкшим работать посредственно, начальник сыска Филиппов стал относиться строже и требовать больше. Многим из них это не понравилось, и они увидели в Петре проблему, которая встала им костью в горле.

      Елагин, например (середнячок по оперативным меркам, но ввиду огромной физической силы очень способный в задержании преступников), в свои тридцать два года не смог получить от начальства столько похвал, сколько «спесивый сопляк», всего два года назад пришедший в сыск с улицы. Как человек не очень развитого критического мышления он даже не пытался ревность к заслугам Петра скрывать. Назвать его тупым было нельзя (такие при Филиппове не служили), но и гением сыска он не являлся.

      – Так что случилось, Коля? – спросил Пётр, заставив себя перейти на примирительный тон – инструмент, который практически всегда эффективно работает.

      Елагин вздохнул, поправил фуражку, оглядел его с головы до ног.

      – Батя ищет тебя

4

Губернский секретарь – чин 12-го класса Табели о рангах, равнозначен младшему лейтенанту. Петлицы губернского секретаря носились надзирателями (сыщиками «на земле») с гордостью – этот чин был для них высшим, третьим по счёту.

5

«Батей» сыщики за глаза называли начальника сыска Филиппова: тот знал о таком прозвище и относился к нему благодушно.