Мы больше не люди. Мира Форст

оба глаза. Семь двадцать утра. Придется все же спуститься, посмотреть, что за кипиш на первом этаже.

      − Не смейте тут рыться! Это мои личные вещи! – на повышенных тонах кому-то выговаривала мама.

      − Марьяна, не вмешивайся, − пытался успокоить жену отец.

      − Сережа, как не вмешиваться, если наш дом переворачивают вверх дном!

      − Марьяша, у нас сейчас проблемы посерьезней, чем раскуроченный дом.

      − Мама, папа? Что происходит? – начала спускаться я по лестнице.

      Родители в пижамах сидели рядышком на небольшом диванчике посреди сквозной комнаты, что служила нашей семье общей гостиной, которую в данную минуту наводнили незнакомые лица. Они выдвигали полки, бросали наши вещи на пол. Судя по доносившимся звукам, во всех помещениях первого этажа коттеджа находились чужие люди.

      − Вероника, хорошо, что ты встала, − произнес отец с несвойственной его голосу печалью. – Мы бы сами тебя разбудили, да нам запретили.

      − Что значит запретили? – ничего не понимала я.

      − Мы теперь с твоим папой преступники, − с нажимом на последнее слово произнесла мама, сверля злобным взглядом тетку, вытряхивающую на пол диски из подставки у телевизора.

      Это была папина коллекция дисков. Большая фильмотека, которую он собирал не один год.

      − Проснулась, девица, отлично, − влезла в наш разговор эта самая тетка и крикнула:

      – Константин Петрович, отправляйте наверх людей!

      Из нашей кухни появился слишком бодрый для раннего субботнего утра мужчина. И очень уж азартно он оглядел нашу троицу. На мне задержал плутоватый взгляд, скользнув по оголенным ногам. Когда я выходила в гостиную, мне не пришло в голову переодеть одежду для сна. И теперь вот, оказалась перед посторонними в слишком прозрачной майке и в слишком коротких шортах, что не скрывали синяков на бедрах, оставленных Сашиными руками.

      Константин Петрович призвал трех помощников, вместе они направились на второй этаж. А я вспомнила, что видела этого мужчину раньше, в доме у Лизы. Он приходил к ее отцу.

      – Может уже скажете, что происходит? – обратилась я к родителям.

      – У нас делают обыск, – вздохнул отец.

      Мне не нравилось видеть папу таким… таким потерянным. Он всегда излучал силу, уверенность, спокойствие. А сейчас сник, как будто сдулся, как воздушный шарик.

      – Обыск? Но почему?

      – Папу обвинили в растрате казенных денег, а меня в афере с деньгами благотворительного фонда, – нервно ответила мама.

      – Что!? Но ведь это же неправда!

      – Конечно, неправда, – согласилась мама.

      – А что они ищут?

      – Доказательства нашей виновности, по-видимому, – пожала плечами мама.

      Мне вдруг стало холодно в хорошо отапливаемой гостиной. Я подняла с пола плед, скинутый туда теми, кто проводил обыск, и завернулась в него.

      Мы с папой сидели молча, мама же не сдерживалась, ругалась и грозилась расправой всем, кто причастен к обыску в нашем доме.

      – Нашли, – спустился через какое-то