Да будет свет. Четверть века в экстренной медицине. Фрэнк Хайлер

навещал этого больного несколько раз за смену. Его значимость выросла в разы. Я посмотрел его анализы и тщательно ввел их в компьютер. Я снова позвонил медсестре и спросил, когда будет готова его кровать. Все это время мужчина лежал неподвижно, под капельницей с физиологическим раствором и антибиотиками, без жалоб. Его сине-желтые глаза смотрели в потолок.

      Через несколько часов к этой загадочной звезде пришла пожилая женщина. Когда я вошел в палату, она стояла рядом с кроватью и держала пациента за руку. Я с некоторым удивлением спросил, кто она такая.

      – Я его мать, – ответила женщина.

      Я не ожидал такого поворота, не думал, что к рок-звездам приходят мамы. Конечно, у них бывают дети, обычно их много. Но мамы? Уж точно не такие: пожилая женщина мигала сквозь толстые очки и сжимала сумочку. Она была крошечной, метра полтора ростом, тоже худой. Когда женщина посмотрела на меня, я обнаружил в ней сходство с сыном.

      – О, – произнес я, – ну, что ж, мы можем поговорить наедине?

      Она похлопала сына по руке и последовала за мной по коридору.

      Я задавал стандартные вопросы: сколько алкоголя употребляет ее сын, живет ли он один, есть ли что-то, что он мне не говорил. Наконец, я спросил ее, в какой группе он играл.

      Женщина вздохнула.

      – Сын играл в парочке групп очень давно, – протянула она. – Но он никогда не был рок-звездой. Ему просто нравится так говорить. Он считает, что люди тогда относятся к нему немного лучше.

      – Вы имеете в виду, что он врет?

      – Ну… – она опустила глаза, – он преувеличивает.

      – Значит, он не британец?

      Она покачала головой.

      – Мой мальчик – хороший сын, – женщина будто начала оправдываться. – Он всегда был добр ко мне.

      – Извините, – ответил я, приходя в себя. Но было слишком поздно: я чувствовал себя и обманутым, и глупым одновременно.

      Конечно, это была мечта жизни пациента, но эта мысль пришла ко мне позже.

      – Он не рок-звезда, – сказал я, наконец, резиденту. – Он просто говорит так, потому что люди начинают относиться к нему лучше.

      – Ну, – она оторвалась от компьютера, – это ведь работает?

      Он хорошо знал людей. Мы принесли ему лед, внимательно выслушали все его вопросы и ответили на каждый из них по очереди. Он был таким же, как и все остальные, ничем не отличался от пациентов, которые лежали вокруг, или ждали в холле, или лежали на носилках.

      Затем настал мой черед сдавать смену.

      – Терминальная стадия заболевания печени, – сказал я, когда мы подошли к палате 6. – Не подлежит трансплантации. Лихорадка.

      – Антибиотики? – спросила коллега, делая заметки.

      – Да, – ответил я, – он их уже получает.

      Свадьба

      Ее лицо как будто подернуто дымкой, я не могу его вспомнить. Оно – единственное, что сопротивляется моей памяти, и я не знаю почему. Возможно, это просто нежелание возвращаться в прошлое.

      Я помню ее характер гораздо лучше, чем ее лицо.

      Школа находилась в Японии, там работали мои родители и учился я. Она жила в общежитии. Ее отец, американский журналист,