Летний брат. Яап Роббен

ведь была твоя девушка или типа того? – Я выглядываю проверить, не спряталась ли она под окном, но обнаруживаю там только поросшие мхом плитки и полоску позеленевшего гравия. – Она часто вот так приходит?

      Ответа, конечно, не последовало.

      У дверей послышалось шарканье, и я подумал, что это па с кофе вернулся. Или кто-то из персонала. Ручка двери опустилась, так что там точно кто-то есть.

      – Здравствуйте, – говорю я. В дверь заглянула лизунья окон. – Это ты?

      Хихикнув, она снова прячется.

      – Ты можешь войти.

      Дверь распахнулась, ударившись ручкой об ограничитель на стене.

      – Вот она я! – воскликнула она, подняв обе руки вверх. Ее уже нельзя назвать девочкой, но еще нельзя назвать женщиной. Такая «девщина», у которой уже есть грудь. На ней юбка, похожая на абажур, а одна нога завернута внутрь, из-за чего кажется, что левая нога все время норовит подставить подножку правой. У кровати Люсьена она останавливается. Уставившись на меня, она будто пытается проникнуть ко мне в голову через зрачки.

      – Брайан, – сказал я, – меня так зовут. А тебя?

      – Щелма.

      – Привет, Щелма.

      – Не-е-е-е-ет, Щ-щ-щ-щелма.

      – Щелма?

      – Не дразнить! Щел-ма!

      Она вытаскивает свою футболку с Минни-Маус из-под юбки и задирает ее до подбородка. Под футболкой у нее черная майка, с которой она срывает нашивку с именем.

      – Гляди, – сердито приказывает она.

      Та сторона, на которую приклеивается нашивка, вся в черных катышках. Она прикладывает наклейку обратно к груди и прижимает.

      – Должна клеиться.

      – Селма, – читаю я вслух.

      Она довольно кивает.

      – Ты тоже живешь здесь?

      Ее лоб собирается в складочки.

      – Я почти новенькая.

      – Как давно ты тут?

      – Длиннее, чем неделю, – неожиданно громко отвечает Селма. В ее исполнении все слова звучат как будто более выпукло, чем когда я сам их произношу.

      – Две недели?

      – Длиннее!

      – Месяц?

      – Может быть. – Она запрокидывает голову и смотрит на меня так, будто я должен знать ответ. – Раньше я жила с бабушкой.

      Люсьен, насколько мог, развернулся в нашу сторону.

      – Его я уже знаю, – говорит она и неловко ковыляет мимо меня к кровати. – Я же тебе нравлюсь, да?

      Люсьен воет.

      – Я же тебе нравлюсь, да?

      Она берет его лицо в руки и сжимает щеки, так что губы складываются в трубочку. На мгновение я испугался, что она его сейчас поцелует. Ресницы Люсьена трепещут от испуга, когда она проводит большими пальцами под его глазами.

      – Ему так не нравится, – говорю я.

      – Нравится-нравится.

      Теперь Селма гладит его закрытые веки. Мышцы шеи у Люсьена напряглись. Кажется, он хочет вырвать лицо у нее из рук. В то же время его пальцы расслабились и постепенно разгибаются из состояния согнутых веточек, начиная выглядеть как нормальные. Когда Селма вдруг отпускает его лицо, Люсьен падает обратно на подушку.

      – Хм-м-м-м,