Казнь Николая Гумилева. Разгадка трагедии. Юрий Зобнин

от любых посторонних глаз и ушей сооружение, которое можно было использовать в случае особенно большого количества жертв.

      «Неопубликованные разыскания краеведа В. Фудалея суммируют собранные им свидетельства старожилов Ковалева и Ржевки. По собранным В. Фудалеем свидетельствам, места расстрелов «были в оврагах и на болотах между Ковалево и Приютино». Заслуживает упоминания и свидетельство В. Т. Будько: «Говорили старики о пороховом погребе у Приютина, что он был накопителем, т. е. туда привезут, а потом выводят на расстрел. Так он стоит до сих пор, это точно. Но ввязываться я в это дело не хочу»[8]. В апреле – мае 1921 года где-то здесь, у станции Ковалево, расстреливали матросов – участников Кронштадтского мятежа (всего по этому делу было осуждено на смертную казнь 2103 человека)[9]. Что же касается расстрела 25 августа 1921 года, то С. П. Мельгунов, опираясь на свидетельство анонимного автора эсеровской газеты «Революционное дело», описывает происходившее так:

      «Расстрел был произведен на одной из станций Ириновской ж<елезной> д<ороги>. Арестованных привезли на рассвете и заставили рыть яму. Когда яма была наполовину готова, приказано было всем раздеться… Часть обреченных была насильно столкнута в яму, и по яме была открыта стрельба. На кучу тел была загнана и остальная часть и убита тем же манером. После чего яма, где стонали живые и раненые, была засыпана землей»[10].

      О поведении Гумилева в эти последние, чудовищные минуты перед расстрельной ямой рассказывал в 1921 году в разговоре с М. Л. Лозинским поэт С. П. Бобров – «сноб, футурист и кокаинист, близкий к ВЧК и вряд ли не чекист сам», как характеризует его Г. В. Иванов, который и зафиксировал этот разговор в своих «Петербургских зимах»: «Да… Этот ваш Гумилев… Нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодчество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж – свалял дурака. Не лез бы в контру, шел бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны»[11].

      Георгий Иванов – не самый достоверный мемуарист, однако нечто подобное упоминается в целом ряде других источников. Актриса Д. Ф. Слепян, например, пишет о своей встрече в театре «с бывшим старым чекистом <…>, который присутствовал при расстреле Гумилева. Он рассказывал, что был поражен его стойкостью до самого трагического конца»[12]. «В последний день, когда было назначено исполнение приговора, – рассказывал в 1923 году Л. В. Горнунгу осведомленный В. А. Павлов, также привлекавшийся по «делу ПБО», – арестованных вывезли далеко за город. Поэты, близкие Гумилеву <…> разыскали какого-то садовника, жившего недалеко от места расстрела, предположив, что он мог что-то видеть, и уговорили его рассказать о случившемся. По его словам, всю партию поставили в один ряд. Многие мужчины и женщины плакали,

8

Иоффе В. Указ. соч. С. 132.

9

См.: Наумов В. П., Коссаковский А. А. Кронштадтская трагедия 1921 года // Вопросы истории. 1994. № 4. С. 10.

10

Мельгунов С. П. Указ. соч. С. 141. В. Иоффе среди свидетельств о расстрелах на Ржевском полигоне упоминает рассказ фельдшера И. Н. Роптина (в изложении Т. С. Варшера), возможно, также относящийся к казни участников ПБО: «Ночью разбудили его, посадили в автомобиль и повезли на полигон по Ириновской железной дороге и заставили его, в качестве «медицинского персонала», присутствовать при расстрелах. «Понимаете ли, одних расстреливают, а другие уже голые у костра жмутся… женщины, мужчины, все вместе. Женщины еще мужчин «утешают» (Варшер Т. С. Виденное и пережитое (В советской России). Берлин, 1923. С. 31–32; цит. по: Иоффе В. Указ. соч. С. 129). К этому можно прибавить устное сообщение И. А. Флиге, сделанное автору этих строк, равно как и другим участникам поездки на Ржевский полигон, организованной Музеем Анны Ахматовой в Фонтанном Доме 25 августа 2006 года: во время раскопок, произведенных участниками «Мемориала» в окрестностях порохового склада, было найдено большое количество гильз патронов от «Кольта М1911». Большая партия этих патронов была заказана в Англии правительством России еще до Первой мировой войны, однако из-за плохих условий хранения в петроградском арсенале частично пришла в негодность. Большевики, которым военные запасы царского правительства достались «по наследству», из-за высокой опасности осечки запретили использование «английского заказа» в боевых частях Красной Армии, но снабжали этими патронами расстрельные команды чекистов. Расстрел поэтому превращался еще и в психологическую пытку, поскольку выстрелы перемежались постоянными осечками. Нужно отметить также, что августовский расстрел 1921 г. был, по-видимому, одной из последних (или даже последней) экзекуцией на Ржевском полигоне: на этой акции возможности данного «спецучастка» были сочтены в ВЧК исчерпанными, и он был полностью заброшен, пребывая в зловещем забвении до конца 1980-х гг.

11

Иванов Г. В. Собрание сочинений. В 3 т. М., 1994. Т. 3. С. 169

12

Слепян Д. Ф. Что я вспомнила о Николае Степановиче Гумилеве // Жизнь Николая Гумилева (Воспоминания современников) / Сост. Ю. В. Зобнин, В. П. Петрановский, А. К. Станюкович. Л., 1991. С. 198.