Мюонное нейтрино, пролетевшее сквозь наши сердца. Анастасия Евстюхина

разговоры до рассвета о красоте, о книгах, о мужских и женских энергиях, походы в лес голышом, тяжелые серебряные перстни на маленьких пальцах, образы, навеянные тобой. Жаль, больше мы не расчесываем друг другу волосы одной щеткой, не пьем крепкий чай в маленькой кухоньке на Просвещения (ты обнимаешь кружку ладонями, а не держишь за ручку, так никто больше не делает из моих знакомых), не лежим в траве у Муринского ручья, рассказывая друг другу прошлые жизни…

      Дорогая моя К., наверно, ни одни подруги на земле никогда не были так близки, как мы с тобой в тот короткий и странный период, когда ты гуляла с парнем, в которого до истерики была влюблена я, и, надо признать, ближе мы уже вряд ли будем; и вряд ли я когда-либо смогу ощущать себя более живой, чем в то лето, ведь тогда мы были юны, распахнуты настежь всему первому, и души наши бегали в легких платьях, продуваемых насквозь космическими ветрами; благодарю тебя за каждый день, за каждую тропку, за каждый солнечный блик на мокром листе после дождя.

      Дочь, маленькая моя девочка, тебе нет еще и года, но во многом эта книга родилась благодаря тебе, ради тебя; конечно, может, ты не захочешь ее читать, когда подрастешь, и я не буду настаивать, это твое право, но я бы хотела, чтобы ты прочла. Переосмысление прошлого – диалог с будущим…

      Ноябрь

      Тая сделала попытку закрыть дверь. Пухлая сильная рука санитарки придержала ручку.

      – Я должна видеть, что ты там делаешь.

      – Но это же туалет!

      – Да. Ты находишься в надзорной палате. За тобой над-зор. Понимаешь?

      – Даже гадить, что ли, без надзора не разрешается?

      – Сейчас договоришься у меня до успокоительного. Не разрешается. Доктор наказал не оставлять тебя одну.

      Впрочем, ты этого заслуживаешь…

      Скукожившись, чтобы прикрыться, Тая приспустила шорты и трусы.

      Села на унитаз, скрестив руки на коленях.

      Санитарка продолжала стоять в дверях, уперев кулаки в крепкие бока.

      – Отвернитесь хотя бы…

      Еще немного, и Тая расплачется. Она уже не бунтует. Она просит.

      – Пожалуйста.

      Санитарка горделиво расправила плечи – будто раздулись мехи аккордеона, повернулась боком.

      И на том спасибо.

      Надзорная палата детского дурдома – блок из трех помещений. Большое квадратное – в него попадаешь сразу из коридора. Здесь четыре койки, ненавистная вечно открытая дверь в туалет, раковина в углу, столы в центре – сюда приносят еду; возле входа сидит днем и ночью неусыпный часовой – узколобая плечистая царица-нянька.

      Руки у нее крепкие, как у мужика.

      Нянькам нужны крепкие руки – одолевать буйных. Таких как Ленка. Или как Аня Корнева.

      И манеры у няньки грубые. И шея, и нос, и пальцы – короткие, толстые, красноватые. Будто она вся наспех из глины вылеплена, в печи закалена. И душа в нее Богом через махонькую дырочку как в свистульку вдунута.

      В квадрате спят трое: Аня Корнева – ее койка прямо возле няньки, Ленка и Ира Мальцева – самая младшая.

      Аня Корнева – отказная. Так на карте маркером написано.

      Ей девять, но говорить она умеет только – бэм, бэм.

      Корнева брыкается руками и ногами как опрокинутая лошадь. И иногда у нее судороги.

      Стриженая голова Корневой – кокос, у нее были вши.

      Целыми днями она повторяет с разными интонациями:

      – Бэм! Бэм.

      Няньки привязывают ее к кровати на недлинную веревку – чтобы не бродила по палате.

      – Бэм! Бэм?!

      Ира Мальцева и Ленка с виду не сумасшедшие.

      Ира не ест. Ей девять, но она мелкая, как дошколенок.

      Няньки говорят, плохо растет, недостаточно витаминов.

      – Ты не хочешь есть?

      – Не-а.

      – Почему?

      – Просто не хочу.

      – Даже вкусное? Так не бывает!

      – Бывает. Мне просто неинтересно есть.

      – Я тебе завидую, – вздыхает Тая.

      Ленка большую часть времени выглядит как обычно. И можно думать, что с ней всё в порядке, пока однажды не увидишь, как она страшно хохочет, закидывая назад круглую кудрявую голову, и цитирует при этом Апокалипсис. И тогда нянька зовет другую няньку из коридора, потому что в руках у Ленки появляется поистине адская сила.

      Один прут в ее металлической кровати согнут, и хочется надеяться, что это не она. Слишком жутко представлять, как такое могло случиться.

      Квадрат продолжается двумя продолговатыми палатами, разделенными стенкой, – как две реки из озера вытекают.

      В одной из рек – русалки, наяды… Наташка, Светка. Им по пятнадцать, у них длинные волосы. Они расчесывают их, сидя по-турецки на одной кровати. Наташка говорит: беременная она. Светка говорит про любовь. Учитель географии «такой лапочка». Наташка говорит, родители не знают о ребенке. Светка