Муравечество. Чарли Кауфман

в фас, а не в профиль. Мы просто прикинули, что он должен быть таким, учитывая вашу религиозную принадлежность.

      – В смысле?

      – В смысле?

      – В каком смысле? – спрашиваю я.

      – А. Ну, Розенбергер Розенберг… мы просто предположили…

      – Если вы просто предположили, что я еврей, то вы ошибаетесь.

      Потом я осекаюсь. Кажется, я не еврей. Уверен, что нет. У меня туман в голове, но на этот счет я уверен.

      – Мне жаль, сэр. Мы ошиблись. Мы взяли на себя смелость сделать вам обрезание, потому что полагали, что это упущение ваших родителей и семейного моэля, а еще нам нужна была кожа для вашего нового носа.

      – Постойте, что?

      – Мне жаль, сэр. Я позову врача. Он лучше объяснит.

      – Значит, мой нос сделан из крайней плоти?

      – Не весь. У вас довольно большой нос, и одной крайней плоти не хватило бы, поскольку ваш пенис, ну, технически не микропенис, но все же довольно маленький. Я позову врача. Он лучше объяснит суть процедуры.

      Она выбегает из палаты. Я разглядываю новое лицо в ручном зеркале. Могло быть и хуже. Они отлично поработали с пересадкой. По мне и не скажешь, что я горел. И родимого пятна больше нет. Я и выгляжу чуть моложе. Доктор бодро заходит в палату, как раз когда я хочу поднести зеркало к члену.

      – Мистер Розенберг. Добрый день. Меня зовут доктор Эдисон-Хэдисон. – Он пожимает мне руку, выдавливает себе на ладони антибактериальный гель из настенного диспенсера и растирает, тоже очень бодро.

      – Как ваше самочувствие?

      – Хорошо. Я мало что помню.

      – Ну, вы три месяца провели в медикаментозной коме. Позже наступит или не наступит момент, когда память вернется или не вернется.

      Он светит мне в глаза ярким фонариком.

      – Мм-хм, – говорит он.

      – Вы сказали, что память может не вернуться?

      – Бывает и такое. Исследования выявили, что медикаментозная кома может оказывать на мозг долгосрочный разрушительный эффект. Ну, как и любая кома, в сущности. Но мы надеемся, сейчас не окажет. Да, очень надеемся.

      – Я даже не помню, как обгорел, – говорю я.

      – Эм-м, по-моему, загорелся ваш грузовик, – туманно отвечает он, затем зовет: – Бернис?

      Входит сестра.

      – Как мистер Розенштейн получил ожоги?

      – Бергер, – говорит она.

      – Бургеры, – повторяет он мне. – Полагаю, вы готовили, и произошло возгорание жира на гриле.

      – Нет, – поправляет сестра. – Его фамилия Розенбергер. У него сгорел грузовик.

      – Я думаю, я Розенберг, – говорю я.

      – Я так и думал, что это был грузовик, – говорит врач, очень довольный собой. – Я ведь так и сказал!

      – Не уверен, что у меня есть грузовик, – говорю я.

      – Он был арендованный, – отвечает сестра. – Кассирша в «Слэмми»…

      – Ой, обожаю «Слэмии», – говорит доктор.

      – Кассирша, – повторяет сестра, проверяя свои записки, – Радика Ховард сказала пожарным, что вы ей сказали, что у вас в грузовике фильм. Она назвала вас «сумасшедшим евреем, который никак от меня не