Муравечество. Чарли Кауфман

говорю я.

      – Брейнио попадает в мозг человека с помощью невидимых лучей или навроде того.

      – Как радиоволны?

      – Вроде так, хоть я и не учет-ный. И эти невидимые лучи – они рассказывают тебе историю, которую можно смотреть прямо в мозге. Но это не как телевизор, где всего одна история и ее смотрят все. Брейнио смешивается с твоими собственными идеями, и история, которую ты смотришь, ее как бы вы вместе с брейнио создаете.

      – Индивидуальная история.

      – Это что такое?

      – Ну, сделанная вами вместе.

      – Я так и сказал. И ты в ней тоже есть. Я уже говорил? Можно быть внутри истории. Если хочешь.

      – Похоже, это потрясающее изобретение. И ни капельки не жуткое, – говорю я.

      – Ага. Хотел бы я дожить до изобретения брейнио.

      – Вы бы хотели быть героем собственных историй в брейнио?

      – Нет. Я не очень люблю смотреть на себя.

      – Даже в брейнио?

      – Думаю, даже там.

      – Но в брейнио можно стать кем угодно.

      – Ага. Но тогда это буду не я.

      – Логично.

      – Но хотел бы я быть еще жив, когда изобретут брейнио. Тогда было бы гораздо быстрее и легче.

      – Быстрее и легче, чем что?

      – Чем история, которую я придумываю сейчас. Брейнио создает истории быстро. Все в будущем говорят, что брейнио быстрый, – отвечает Инго.

      – А вы можете рассказать, что за историю придумываете?

      Он замолкает и таращится на меня так же, как вчера. Я жду. Он хочет ответить? Кажется, да. Он облизывает губы, словно собирается заговорить, но продолжает смотреть.

      – Я не могу рассказать.

      Я безутешен.

      – Может быть, я смогу показать, – говорит он.

      – Значит, вы художник? Покажете мне свои картины?

      – Иногда я рисую. И строю. И еще занимаюсь всякими ремеслами. Шью. И еще всякими ремеслами, если необходимо.

      – Потрясающе! Я бы с радостью посмотрел ваши работы! Они выставляются в галерее или…

      – В квартире. Я покажу на проекторе.

      – Это фильм?

      – Да, я снимаю анимационный фильм.

      Даже не верится: дряхлый, эксцентричный, скорее всего сумасшедший афроамериканский кинорежиссер-затворник. Искусство аутсайдеров, несомненно. Я наткнулся на что-то грандиозное. В голове пляшут мысли о Дарджере[24]. Время для вопроса на шестьдесят четыре тысячи долларов:

      – Сколько людей видели ваш фильм?

      – В смысле?

      – Вы уже показывали кому-нибудь свой фильм?

      Пожалуйста, скажи «нет».

      – Он не для других. Он только для меня. Больше никто его не видел, – говорит он.

      Как я мог наткнуться на такое? Неважно, насколько неказист и неумел его фильм, неважно, как больно его смотреть, я обращу эту историю в антропологическое золото. Она будет кормить меня до конца жизни. Наконец-то я раздвину стыдливые ножки «Кайе дю синема».

      Глава 7

      Дома я помогаю Инго дойти до квартиры (слава богу, просто растяжение!). Его жилье – зеркальное отражение моего: темное, захламленное и до

24

Генри Дарджер – американский художник-иллюстратор и писатель, ставший известным лишь после смерти, когда в его квартире обнаружили огромную рукопись с сотнями иллюстраций.