Дикие. Рори Пауэр

и опускает на краба. Тот корчится, судорожно дергая конечностями.

      – Господи, Байетт!

      Она изучает расколотый панцирь. У самых кончиков клешней голубой хитин на глазах начинает темнеть, словно кто-то окунул его в черные чернила. Именно это зрелище нагнало на многих ужас на уроке биологии, стало причиной тошноты и головокружения.

      – Зачем ты так? – спрашиваю я, отводя взгляд от краба. Если бы мы успели позавтракать, меня бы, наверное, стошнило.

      – Затем, – говорит она. Берет краба, который продолжает слабо подергиваться, и бросает его назад в воду. – Только так можно убедиться, что это ракстерский голубой.

      – Ты не могла просто сорвать цветок?

      Ирисы тоже чернеют, умирая. С ними это происходило еще до токс, а теперь происходит и с нами. Когда токс забирает нас, наши пальцы чернеют до самых костяшек.

      – Это другое.

      Она поднимается на ноги, оставив меня у бассейна, и уверенно идет к обрыву. Ее ботинки блестят от брызг воды. Когда-то она сказала мне, что это ее любимое место на острове, что ей нравится, как меняются его границы. Земля резко ныряет вниз, ускользает, а Байетт стоит на краю с закрытыми глазами, запрокинув голову.

      – Помнишь, – спрашиваю я вдруг, и зимний ветер скрадывает слова, – помнишь, как было раньше?

      Она оглядывается на меня. Интересно, вспоминает ли она то же, что и я. Как мы, стоя на крыльце, смотрели на старших, собравшихся на берегу в белых выпускных платьях; как сплетали пальцы во время торжественных собраний и сжимали их изо всех сил, с трудом подавляя смех. Как стояли в залитой закатным солнцем столовой с высокими деревянными окнами и нестройным хором выводили гимн, перед тем как сесть за стол.

      – Да, – говорит Байетт. – Конечно.

      – Ты скучаешь?

      Секунду мне кажется, что она не ответит, но тут на ее губах появляется улыбка.

      – А это имеет значение?

      – Наверное, нет. – Облака над нами слегка расходятся, пропуская на землю немного тепла. – Пошли в дом.

      Мы встречаем Риз на пороге кухни – она ждет, пока две девочки, притащившие ведро дождевой воды, закончат мыть волосы в раковине. Раз в несколько дней наступает наша с Байетт очередь; мои короткие волосы достаточно помассировать у корней, а вот Риз всегда занимает всю раковину и плещется так, что брызги воды разлетаются от ее копны во все стороны, как прекрасные звезды, на которые больно смотреть.

      – Они когда-нибудь закончат? – рычит Риз, когда мы подходим. Она крепко сжимает косу в серебряной руке, и я вижу, как напряженно девочки поглядывают на дверь, словно подумывают сбежать.

      – Прости, – говорит одна. – Мы почти закончили.

      – А побыстрее никак?

      Они переглядываются, выжимают волосы и поспешно ретируются. На висках у одной поблескивает не до конца смытый шампунь.

      – Спасибо, – говорит Риз, словно у них был выбор.

      Мы с Байетт стоим на пороге, пока Риз расплетает косу и окунает волосы в ведро